Вначале наш бой шел организованно и мы наседали на фашистов, но вот на большой высоте появилась третья восьмерка «мессершмиттов» и навалилась на пару «яков», ходившую выше нас. Немцы использовали свое численное превосходство, и нам становилось все труднее. Теперь приходилось не только вести бой с ранее подошедшими фашистами, а и отбивать атаки сверху. Воздух прошивался путаницей разноцветных трасс.
Мы дрались. Кто же кого? Противник был умелый, опытный. И все же враги просчитались. Колдунов поймал в прицел фашиста, который гнался за Лысовым, и этого было достаточно. Оставляя за собой длинную струю дыма «мессершмитт» исчез внизу. Но тут задымил и самолет Лысова. Видно, его подбили основательно, потому что Лысов немедленно выпрыгнул из машины. Белый купол парашюта раскрылся, и к нему ринулись две вражеские машины, которые до этого гнались за Колдуновым. Мерзавцы! Мы никогда не расстреливали беспомощных вражеских летчиков, когда они болтались на стропах. Эти же звери, забыв о чести и достоинстве воина, отказавшись от боя, ринулись на одинокого парашютиста.
Я иду им наперерез — надо прикрыть Лысова. Ко мне присоединяется Колдунов, и мы кружим над парашютом Лысова. Фашисты куда-то исчезают.
Осматриваемся. Чуть в стороне на сближение с нами идет пара Костецкого. А где же станция? Вот она, справа от нас, — в горячке боя мы значительно отклонились от цели. Она вся окутана дымом и пылью, сквозь которые пробиваются желтые языки пламени.
Наши штурмовики, «обработав» станцию, выходят из боя. Они идут змейкой на восток, а над ними — четверка истребителей. Все! Только вот Лысов в опасности, но мы его не дадим в обиду.
Западный ветер пришел на помощь, и Лысов опустился в расположении наших войск. Возвращаемся на аэродром и узнаем о судьбе Лысова. Он обгорел в подбитом самолете и опустился на землю в тяжелом состоянии. Здесь его немедленно подобрали и отправили в госпиталь. Лечение прошло успешно, и он скоро вернулся в часть, где и сражался с нами до самого светлого дня — Дня Победы!
Во время этого боя были сбиты также командиры первой и третьей эскадрилий и летчик Макаров, которые, жертвуя собой, как более опытные, прикрывали и спасали молодых летчиков. Всех троих доставили в госпиталь. Но никто не выжил, все скончались от многочисленных ран и большой потери крови.
Такого горя у нас еще не было. Мы не смотрели друг другу в глаза: боль и одновременно стыд за то, что не сберегли командиров, владели нами.
По приказу собрались около КП. Поднялся командир дивизии. Он долго молча смотрел на нас, глаза его гневно горели. Как медленно и тягостно тянулось это молчание!