Пороховщиков рассеянно слушал, продолжая ходить от самолёта к самолёту.
Наконец, он кончил свои дела и ответил мне:
— Все хотят быть конструкторами. Это фантастическая идея. Не такое простое дело стать конструктором. Начинать надо не с этого.
А с чего начать, не сказал. И хотя я понимал, что Пороховщикову некогда возиться со мной, стало горько и обидно.
Пороховщиков направил меня к другому работнику, который должен был помочь. Делать нечего, я пошёл. Тот выслушал мою просьбу и сказал:
— Зайдите завтра.
На другой день он опять сказал: «Зайдите завтра». Я пришёл и не застал его. В следующий раз он не принял меня. Наконец, я понял, что здесь ничего добиться не смогу. А обращаться снова к Пороховщикову не хотелось.
Я начал искать других путей в авиацию.
Еще зимой 1923 года в газетах было объявлено, что в Крыму в ноябре состоятся первые планёрные состязания. Представление о планёре я имел и хотел принять участие в постройке первых советских планёров. Решил обратиться к организатору состязаний, известному тогда лётчику-конструктору Арцеулову.
Арцеулов встретил меня очень ласково. Внимательно и участливо выслушал и тут же предложил:
— Хотите, я вас устрою помощником к лётчику Анощенко? Он строит сейчас планёр собственной конструкции.
— Ну, конечно, хочу! — радостно ответил я.
Первое моё знакомство с планеристами произошло в Военно-воздушной академии. Помню громадный зал Петровского дворца, заваленный строительными материалами и деталями планёров, над которыми работали планеристы. Я был новичком и смотрел на них, как на чародеев и волшебников.
Арцеулов подвёл меня к широкоплечему статному человеку.
— Николай Дмитриевич, познакомьтесь, вот вам помощник.
Анощенко протянул мне руку:
— Здравствуйте, будем знакомы! Как вас зовут? Шура? Очень хорошо, Шура, давайте работать.
Хозяйским тоном он добавил:
— Будете хорошо работать — поедете в Крым на состязания.
Этому я тогда, по правде сказать, не поверил, но с большой охотой принялся за постройку планёра.
Еще в детстве я научился обращаться со столярными инструментами, поэтому работа у меня шла неплохо. Первое время Анощенко сам много трудился над планёром, а потом, когда убедился, что я всё делаю добросовестно, стал заходить реже. Придёт, посмотрит, даст указание.
Такое доверие наполняло меня гордостью, и я ещё больше напрягал свои силы.
Я так увлёкся постройкой планёра, что целые дни до поздней ночи проводил над ним в большом холодном зале академии.
Отец был недоволен мной. Он любил меня, и ему хотелось, чтобы я поскорее устроился на хорошую работу. Поэтому, когда я поздно появлялся дома, он ворчал: