— Неправильно ты мыслишь, Пашка, не по–нашему, — солидно заметил самый старший из них, шофёр городской автобазы Тишков. — Что такое есть наша житуха без бабы? Чепуха на постном масле, только и всего. Нет, ты, милый, понять её должен, женщину, и пожалеть, ты защищать и любить её обязан…
— То–то ты, Егорыч, всю кабину себе вкладышами от жвачки облепил. Смотришь, поди, на этих девок голых и слюни пускаешь, даром что шестьдесят тебе скоро, козлу блудливому, — ухмыльнулся Пашка. — Небось, из–за этих картинок иной раз и на красный свет скачешь, а? Зеваешь, поди, светофор–то?..
— А вот за козла можно и в рог словить, — добродушно огрызнулся Егорыч. — Мне хоть и шестьдесят, а к женской красоте я с понятием отношусь. И на красный свет никогда не еду!
— Ладно вам, мужики, попусту слюной брызгать! — миролюбиво осадил их Силаев. — В чём–то Пашка прав: кровь они у нас пьют будь здоров! Вот, например, в прошлую субботу: еду в плацкарте от кума. Он у меня в Москве неплохо пристроился: что–то там такое охраняет, ну с этого и живёт. А я, чтоб деньги последние за постель не отдавать, сел на утренний поезд. Это удобно: к вечеру уже дома, и спать в вагоне не надо. А спать, между прочим, ой как хочется! Всю ночь с кумом «Абсолют» глушили (он этот «Абсолют» четвертый год в лавке какого–то деловаря охраняет), а на вокзале ещё и пива хватанули по паре бутылочек. Расстелил я на верхней полке матрас, сумку под голову подложил, залез и уснул. Все тихо, мирно, мужики в вагоне молчат, и только где–то возле туалета дамочки брёх подняли. Ну, это ладно, без этого как же?.. Сплю, значит, и вдруг чувствую, кто–то меня в бок пинает. Открываю глаза — проводница!
— Ну да! — заржал Курочкин. — Ты ведь мужик видный, руки — как у меня ноги, а у неё, у проводницы, между прочим, отдельное купе со всеми удобствами…
— Да погоди ты! — отмахнулся Силаев. — Очень нужен я ей был… Нет, тут другое. Выясняется, что нельзя спать на голом матрасе! Оказывается, за это платить надо. Матрас, дескать, в комплект белья входит. А комплект этот, между прочим, стоит столько, сколько бутылка самогонки, скажем, и сырок плавленый. А она говорит: низзя!
— Ну, это она врёт, что нельзя, — сказал Егорыч. — Просто обидно ей: никто постелю за такие деньги не берёт теперь, и у неё план горит…
— Во–во, — согласился Силаев. — Разоралась, как бешеная селёдка, обозвала меня «бомжом», стала матрас из–под меня выдёргивать. Жирная, потная, талия шириной с плечи, шея толщиной с задницу — жуткая баба!
— Ну а ты?
— Что ж, слез, конечно. Сижу, носом клюю, лбом об столик стукаюсь. Нет, думаю, так ехать нельзя. И выпить не с кем… Что делают люди в подобных случаях?