В ответ клаксоны двух машин сыграли радостный марш и, разрывая ночную тишину, "гости" резко рванули по сонной Лахути.
8
С этой ночи, накануне Первомая, жизнь Амирхана Даутовича круто изменилась. Лишился он и должности, и получил суровое взыскание по пар-тийной линии. Но подкосила его не тяжесть и несправедливость наказания, подкосила его откровен-ность и уверенность ночного посланника Бекходжаевых, открытие для себя неконтролируемого участка жизни. Выходило, что он все эти годы жил в ка-ком-то изолированном и надуманном мире, а в жизни меж тем процветали слои, пласты ее, которые были неведомы ему даже как человеку, не то что прокурору. Куда его не допускали. А ведь он-то считал, что прочно стоит на земле и смотрит на жизнь глазами реалиста; выходит, действительность оказалась куда реальнее, многозначнее и мрачнее, чем он себе представлял. Спроси его кто до гибели Ларисы, знает ли он жизнь своей области, конт-ролирует ли ее полностью, Амирхан Даутович, на-верное, обиделся бы. Теперь он понимал: его знания были неполными, а точнее -- в основном бумажны-ми, телефонными, газетными, победные бумаги, рапорты застили ему саму жизнь. И даже останься Амирхан Даутович на своем прежнем посту, он все равно почувствовал бы свою надломленность -- пе-реход из веры в неверие никогда не проходит бес-следно для людей честных.
Оставили его работать в прокуратуре на долж-ности, с которой он некогда начинал в этом здании. Осенью он попал в больницу с нервным расстрой-ством и пробыл там более двух месяцев.
-- Вы потеряли какие-то жизненно важные для себя ориентиры... -говорил Амирхану Даутовичу ле-чащий врач.
И хотя пожилой врач считал, что нервное рас-стройство бывшего областного прокурора связано только с его личной трагедией и неожиданными последствиями после нее, диагноз он поставил точ-но. Но Амирхан Даутович, соглашаясь с доктором и признавая его диагноз, все же до конца откро-венным с ним не был.
А расстройство, видимо, началось из-за того, что в стенах прокуратуры ему стал повсюду чудиться подвох: казалось, здесь идет какая-то двойная жизнь. Тайный пласт по-прежнему оставался скрытым от него, а открытый не внушал доверия. Он уже не мог, как прежде, с верой выслушивать на заседаниях своих коллег; за каждым выступлением пытался най-ти подтекст, понять, что стоит за их словами: ко-рысть, скрытый расчет или все же интересы спра-ведливости, закона. Раньше он не обращал внима-ния, когда шушукались по углам, -- мало ли у людей личных забот. Не задевало его внимания, и кто наведывается в прокуратуру и с кем общается. Те-перь же ему казалось, что вся работа бывшего в его подчинении аппарата состоит из каких-то тай-ных встреч, шушуканий не только по углам, но и за закрытыми дверями.