– Разве в этом есть необходимость, миледи? – спросил он. – Разве я вел себя с ними как надменный аристократ? Был снисходителен или высокомерен?
– Нет, – согласилась она. – Конечно, нет. Вы джентльмен и умеете скрывать свои истинные чувства.
– А, вот оно что, – промолвил граф. – Значит, именно это качество помогло мне скрыть свое пренебрежение, не так ли?
Элинор ничего не ответила. Она проклинала себя за то, что начала этот разговор. Зачем ей его мнение?
– Что ж, пусть это вас утешает в будущем, миледи. Во всяком случае, вы будете знать, что я достаточно благовоспитан, чтобы не показывать свое отвращение оттого, что мой дом полон вульгарных торговцев и прочих. Владелец таверны? Храни меня Господь! Мясник? Мое сознание шокировано! Но только сознание. Поведение и голос остаются безукоризненно учтивыми.
Она все это сама начала и едва ли может винить его. Но она не попросит у него прощения. А если все, что он сказал, правда и он действительно презирает ее семью, всех тех, кто составляет ее мир? Да, презирает. Что тогда? Она сама сделала себя несчастной, она это знала, но ничего не могла поделать с собой.
Граф с поклоном протянул ей руку.
– Не присоединиться ли нам к гостям, миледи? – вежливо спросил он.
Она приняла его руку, и они проследовали в гостиную. Супруги улыбались. Но только не друг другу.
Уилфред приехал, он здесь, в ее доме. Сердце ее упало. Он сейчас наверху и скоро спустится вниз. Она вынуждена будет смотреть ему в глаза и улыбаться так, словно он всегда был для нее только кузеном, так, словно она забыла обо всем.
Впервые после приезда в Гресвелл-Парк радость жизни окончательно покинула Элинор, уступив место свинцовой тяжести отчаяния. Ей так не хватало отца, и сознание этого было подобно удару в грудь, способному прервать дыхание.
Роль вежливого и общительного хозяина давалась графу нелегко, он понял это, сидя за чаем после ужина. Граф ожидал, что родственники Элинор будут полны благоговейного страха, ведь их пригласили на Рождество в Гресвелл-Парк, имение родовитого графа. Он думал, что ему придется использовать весь свой опыт светского обхождения, чтобы гости не чувствовали себя скованно и неловко. Даже шумный приезд, а потом веселое чаепитие и не умолкающие за столом разговоры не насторожили графа. И когда за ужином он увидел их в более официальной обстановке, он опасался, что все они превратятся в неподвижные манекены.
Каково же было его изумление, когда за столом завязалась оживленная и шумная беседа, было много смеха и возгласов. Большинство из гостей предпочитали забыть о правиле этикета – за столом беседовать лишь с ближайшим соседом. Дядя Сэм и дядя Бен в особенности, сидевшие довольно далеко друг от друга, громко обменивались остроумными замечаниями, вызывавшими общий смех.