– Рекс действует по принципу «разделяй и властвуй», если вы хотите знать мое мнение, Роджер, – сказал один из толстячков-тори, проводивший на всяких тайных заседаниях комитетов и комиссий столько времени, что его даже принимали за правительственного чиновника. – Мания власти, обряженная в одежды конституционности. Признайтесь, Рекс, ведь вы сознательно подрываете крепость изнутри.
– Чепуха, – спокойно возразил Гудхью. – Просто мой хозяин озабочен тем, чтобы поднять секретные службы на новый уровень и помочь им избавиться от балласта. Вы должны быть ему благодарны.
– Не думаю, что у Рекса есть хозяин, – подал голос чиновник Министерства иностранных дел, вызвав взрыв смеха. – Кто-нибудь когда-нибудь видел этого беднягу? Наверное, Рекс его выдумал.
– Но почему мы так щепетильны, когда дело касается наркотиков? – раздраженно проворчал человек из Министерства финансов, сложив тонкие пальцы так, что получилось нечто вроде бамбукового мостика. – Это же целая индустрия обслуживания. Добровольные продавцы, добровольные покупатели. Страны третьего мира получают огромные доходы, кое-что идет на дело, должно быть. Мы ведь миримся с табаком, алкоголем, проституцией, сифилисом наконец. Почему же мы так брезгуем кокаином? Ничего не имел бы против парочки миллиардов в обмен на оружие, даже если банкноты будут попахивать гашишем, ей-Богу!
Общее веселье нарушил голос сильно захмелевшего Гарри Пэлфрея, юриста Ривер-хауз, постоянно прикрепленного к группе по изучению снабжения, которой руководил Даркер.
– Берр сможет, – хрипло сказал он, хотя его никто об этом и не просил. Перед ним стоял явно уже не первый стакан виски. – Берр всегда держит слово.
– Боже милостивый, – ужаснулся представитель Министерства иностранных дел. – Значит, мы скоро все запрыгаем? Так, Джеффри, или нет?
Но Джеффри Даркер, казалось, слушал одними глазами, не убирая с лица зловещей улыбки.
И все же единственным из собравшихся в Фиддлерс-клубе политиков, кто имел хоть какое-то понятие о компании Рекса Гудхью, был всеми презираемый Гарри Пэлфрей. Он был пропащим человеком. В любом британском учреждении всегда найдется хоть один такой забытый Богом бедолага, и в этом отношении Гарри был достопримечательностью Ривер-хауз. Все, что он имел хорошего в первой половине жизни, последовательно перечеркивалось им во второй, касалось это юридической практики, семьи или чувства собственного достоинства, последние остатки которого чудом удержались в его извиняющейся улыбке.
Однако не было ничего странного в том, что Даркер не выгонял его на улицу: Пэлфрей был таким конченым неудачником, что любой в сравнении с ним выглядел баловнем судьбы. Ему ничто не претило, ничто не казалось унизительным. Если случался какой-то скандал, козлом отпущения тут же становился Пэлфрей. Если возникала необходимость кого-то убрать, Пэлфрей подоспевал, что называется, с ведром и тряпкой, чтобы вовремя смыть кровь и найти свидетелей, готовых подтвердить чье угодно алиби. И вот этот-то Пэлфрей знал замыслы Гудхью, будто они были его собственными, а в известном смысле они таковыми и являлись, поскольку у него давно сложились те же представления, что и у Гудхью, хотя у него не хватило мужества сделать те же выводы.