Бен выложил на сковороду нарезанные овощи и перевернул пропекшийся омлет на другую сторону.
– Ты – словно собака, которая видит кость.
– Я женщина. И мы плохо переносим, когда нас отвергают.
– Я тебя не отверг.
– Но мне так показалось. – Оливия старалась говорить беззаботно, исполняя хорошо знакомую роль.
Губы Бена сжались, а глаза опасно загорелись.
– Я уже говорил тебе, что мне ненавистно притворство. Точнее, откровенная ложь. А ты поцеловала меня только потому, что идиот репортер попросил об этом.
Она поцеловала его не из-за репортера. Она весь вечер мечтала об этом.
– Тот поцелуй не был притворством, – сказала она улыбаясь.
– Я не могу отрицать, что нас влечет друг к другу, – заявил Бен.
Он поставил на стол тарелки с омлетом.
– Так, значит, тебя возмутило, что я пошла на поводу у журналистов? – сделала вывод Оливия. – И поцеловала тебя, чтобы все поверили в наши отношения?
– Весь этот спектакль меня раздражает. Да, я согласился. Но мне не нравится лгать.
Оливия взяла вилку и попробовала омлет. Он был пышный, с золотистой корочкой и таял во рту.
– М-м-м. Классно!
– Спасибо.
– Позволь мне угадать, – продолжила она. – У тебя в прошлом были какие-то неудачные отношения? Ужасная женщина, которая обманывала тебя?
Он улыбнулся:
– Тебе не кажется, что это слишком личное?
– Что ж, мы вроде как встречаемся. Нам положено говорить о таких вещах.
– Если бы мы действительно встречались, между нами, возможно, состоялся бы такой разговор.
– Очевидно, я затронула больной нерв.
Бен снова улыбнулся, и тело Оливии затрепетало в предвкушении.
«Успокойся, девочка».
– Никаких неверных бывших. – Бен принялся разрезать омлет, опустив глаза на тарелку. – Если и был лживый человек в моей жизни, то это моя мать.
Почему он, черт возьми, сказал об этом? Бен не привык говорить о своей матери, или семье, или о чем-либо еще. Он стал очень скрытным человеком, с тех пор как в восемнадцать лет покинул отчий дом. Кстати, он успел сообщить Оливии и об этом. Что с ним происходит?
– Мне жаль, – тихо проговорила Оливия.
Его удивило, что она не настаивает на развитии этой темы. Неужели он выглядит настолько опечаленным и разозленным? Ему тридцать два года. Давно пора оставить позади все, что случилось в прошлом. Он почти забыл об этом, но встреча со Спенсером, возвращение в «Чатсфилд», фиктивные отношения с Оливией пробудили в нем воспоминания. И старые обиды. И старую злобу.
– Расскажи, как ты стала актрисой, – попросил Бен.
Оливия залилась смехом.
– Еще в раннем возрасте я осознала, что мне нравится быть кем угодно, только не самой собой.