Вследствие того, что девочки отказываются — в дисциплинарных целях — принимать у него заявки без шифров, он регулярно досаждает еще и библиографам. Что же до моих напарников, которые, несмотря на свой возраст, остаются обычными книжными подростками в мятых джинсах и растянутых свитерах, то у них «этот фраер» по определению не может вызывать ни малейшего сочувствия. Но и с ними, как выясняется, читатель Штерн ведет себя вызывающе. Он задает вопросы, на которые они не знают, как реагировать, он приносит кучу неверно оформленных заявок, из которых не разберешь, что именно ему надо, и у него ужасающе широкий круг интересов. Последнее обстоятельство порождает подозрение, что он зарабатывает на жизнь составлением библиографий, потому что не может же нормальный человек столько читать, причем из разных областей. Результатом этой «догадки» является то, что, подобно библиотекарям, обычно идущие навстречу читателям библиографы, в отношении читателя Штерна начинают жестко следовать должностным инструкциям (отчасти вымышленным): в ГАК не водить, перед посещением предметного и систематического каталога запрашивать письменный список искомого, перечень иностранной литературы для уточнения шифров — на отдельном листе.
За все время работы я еще ни разу не соприкоснулся с ним. Хотя я ждал этого (даже отчество его заранее выучил — «Георгий Александрович») и одновременно боялся: очень уж мне не хотелось, чтобы такой интригующий персонаж на деле оказался обыкновенным придурком. Он приходил в библиотеку чуть ли не каждый день — в первой половине, когда зал еще практически свободен. Проходя по ковровой дорожке, он кидал косой взгляд в сторону нашей стойки, потом, заметно скривившись, обходил пустой стол с табличкой «только для докторов наук» и занимал место за следующим столом — как раз напротив поста дежурного библиографа, то есть меня. Ко мне он никогда не обращался, предпочитая терроризировать моих сменщиков. Но я регулярно чувствовал на себе его пристальный взгляд, который мне, впрочем, никогда не удавалось поймать.
Вот и сейчас, разбираясь с очередным клиентом, я вновь ощущаю присутствие напрошенного зрителя. Клиент — заискивающая улыбка из-под желтых усов, маслянистый взгляд — умеет на беду читать по-французски, и обнаруженная им на моем столе книга, которую я штудирую для своих частных нужд, вызывает у него беспокойство.
— Историей интересуетесь? — спрашивает он сладким голосом.
Интересуюсь ли я историей? Это все равно, что спросить «Так вы встречаетесь?» у двух супругов, которые несколько раз стояли на грани развода и за десять лет совместной жизни успели обзавестись детьми и пережить как минимум две супружеские измены. Я не могу объяснить этого клиенту, поэтому коротко отвечаю на его вопрос: