Самым гнусным является и то, что искажается история: в киножурналах торжественных заседаний я «убран», и вместо меня везде фигурирует Щербицкий. Это же возмутительно и гадостно. Что же я, враг народа? Такая организованная травля может довести меня до отчаяния, до трагедии. Я перед партией, перед народом своим ни в чем не провинился, всегда работал честно, отдавал все свои силы, опыт и знания на общее дело. Меня теперешняя работа не удовлетворяет, на ней только тупеешь. Полное бесправие в деятельности. Я ведь просил вас, тов. Брежнев, оставить меня в Киеве в связи с уходом на пенсию. Я вам заявляю, что если не будут вами приняты меры, ограждающие мое человеческое достоинство и партийную честь, не прекратится организованная травля, то я вынужден буду открыто, публично организовать свою собственную защиту. Я вижу во всем этом только то, что если ты не льстец, не подхалим и не угодник, а имеешь свое мнение по ряду вопросов, то защищать можешь только сам себя.
(Все это впоследствии я изложил в письме на имя политбюро и при встрече высказал прямо в лицо Брежневу. Но толку от этого было мало. Он при этом, прочтя письмо, только и сказал: «Что же ты хочешь, чтобы оставить этот документ и чтобы меня после моей смерти пинали ногами?» В ответ я Брежневу сказал: «Вы думаете, что будет с вами после смерти вашей? А меня живого мерзавцы пинают. Что же мне делать?» Брежнев молчит. Вот таким нелегким был для меня разговор с Брежневым.)
В Кремле в специальной комнате отмечали 66-летие Брежнева. Был узкий круг — члены и кандидаты политбюро, секретари ЦК КПСС. Почти все выступающие пели Брежневу дифирамбы, восхваляли его «деятельность и гениальность». Я сидел молча. Тогда обратился ко мне Брежнев с вопросом, читал ли я его доклад к 50-летию СССР и каково мое мнение? Я ответил, что свои замечания и предложения по докладу я отослал его помощникам.
20 декабря. Порт Хайфон подвергся жестокой бомбардировке ВВС США: в польское судно два прямых попадания бомб, судно горит и тонет, имеются жертвы — убитые и раненые, команда покинула корабль и принята на борт нашего судна. Прошло уже восемь месяцев со дня подписания нами документа с США. В этом документе говорилось и о прекращении бомбардировки Вьетнама. Ничего не стоят эти бумажки! Но мы их в своей политике очень фетишизируем. Когда-нибудь вся эта игра нам дорого обойдется. А с кого будет спрос? И кто будет отвечать? Народ, он ведь в первую очередь выносит и терпит тяжесть причуд политиканов.
1973 год. Пошел девятнадцатый год с того времени, как я ушел с хозяйственной работы, с должности директора авиационного завода на партийную работу. С тех пор много утекло воды. Многому научился, многое видел, приобрел знания и опыт. Теперешнее мое положение — свидетельство тому, что мной многое было не учтено и потеряно. Если бы я начинал все заново, то многое пересмотрел бы. А в общем, я доволен, что везде работал честно, преданно и могу смотреть прямо в глаза любому. Мои сыновья, семья, настоящие друзья гордились мной. Я отдавался весь работе, для личной жизни не было времени, а если и вырывал, то крохи. Сейчас главное — здоровье, крепиться, еще раз крепиться до лучших времен, а они настанут обязательно.