– Как не видно? А я кто? Сбили меня – это правда, но летаем же! И танки у нас есть.
Михаилу стало обидно за Красную армию. В самом-то деле! Газет и радио нет, самолетов наших не видно – откуда население оккупированных районов узнает, что Москва не сдана и страна жива, силы для отпора набирается.
– Спасибо, гражданочка. Дальше я пойду.
– Ой, поостерегся бы. Отец мой хотел к родне сходить, вернулся три дня назад. Говорит – войск немецких везде полно, не пройти. Спрятаться бы тебе где, переждать.
– Ага, до победы, – съерничал Михаил.
– Зачем до победы, – спокойно ответила селянка. – Уйдут немцы дальше – сам вперед пойдешь.
– Выжидай – не выжидай, все равно через передовую переходить надо.
– Кушать хочешь?
– Не отказался бы.
Напрямую попросить еды Михаил стеснялся.
Женщина достала из-за пазухи телогрейки маленький узелок, развернула на ладони чистую тряпицу и протянула Михаилу кусок хлеба и две вареные картошки с солью. Сгодится.
Михаил быстро съел угощение, поблагодарил.
– Немцы в деревне давно?
– Четыре дня.
– Не безобразничают?
– Курей всех постреляли да сварили. Целыми днями только жрут и пьют, весь погреб опустошили, ироды. Как зимовать-то будем? А так – спокойно. Портреты товарища Сталина со стен в избах посрывали – это да. Но никого не стрельнули, Бог миловал.
– Чего они у вас в деревне делают?
– А кто его знает? Машина у них крытая, здоровенная, как изба. Палка над ней высокая с проволочками. И из машины той то музыка ихняя, немецкая играет, то голоса разные слышатся.
«Рация, – понял Михаил. – Эх, кинуть бы в машину гранату, да где взять ее? А с одним пистолетом против десятка солдат – верное самоубийство». Надо трезво оценивать свои возможности. Стрелять он умеет, но не спецназовец и против десятка солдат не выдюжит. «Но запомнить про рацию надо, выйду к своим – доложу».
– Ну – бывай, тетка, за угощение спасибо.
– Я не тетка, меня Глафирой звать.
– Прости, не хотел тебя обидеть. Лохмотья на тебе, лицо чумазое, возраст не угадаешь.
– Это я специально, чтобы немцы не приставали. Мне ведь тридцать всего.
Михаил мысленно чертыхнулся – вот ведь ошибся!
– Так я пошел.
Он немного потоптался и двинулся по опушке, чтобы в случае опасности нырнуть в чащу. Обернулся. Глафира махала ему рукой, потом нагнулась, взвалила на себя вязанку хвороста и сучьев.
«Вот кому несладко под немцем придется, – подумал Михаил. – Быстро войска наши под немецким нажимом ушли, население на оккупированной территории осталось, а потом власть им это же в вину и поставит, даже графу в анкете заведут – «был ли в оккупации». А кто виновен в этом?