Возражаю сама себе:
— Я знаю идеалистов, которые любят все человечество, но не могут полюбить по-настоящему ни одно живое существо.
— Ты сделаешь его несчастным, отлучив от других, не отнимай у него права разделить судьбу своего народа.
— А если его судьба во встрече со мной?
— Почему именно его, а не какого-нибудь другого ты хочешь взять?
— Не знаю и не могу знать. Это неведомые артезианские колодцы чувств.
— Мы живем в очень сложном мире. Не путайся в переплетениях Востока и Запада, они погубят и тебя и ребенка.
— В данном случае я не хочу думать о политике. Хочу ребенка и больше ничего.
Вьетнамский ребенок — это политика.
У меня две сущности. Они все время спорят между собой. Одна — скрытая, темная, в вечной тени, я бы сказала, что она какая-то мужская. Более сильная, волевая, активная. Она меня толкает к риску и к неизвестности. Моя женская сущность часто бывает подавлена ею и потому не уверена в себе.
Когда прислушиваюсь к глубинам своего сознания, я натыкаюсь не на монолог, а на внутренний диалог. Но бывают мгновения, когда моя женская сущность бунтует, набравшись силы, и выбивается на поверхность. Тогда я предоставляю себя интуиции, и у меня чувство, что слепой ведет слепого…
Такое чистое мгновение преобладания женского начала во мне наступает сейчас, при решении вопроса о маленькой Ха. Решение не слепое, но с полным сознанием большого риска: рублю единственную ветку, на которой вишу над бездной — жертвую своим одиночеством, дающим мне возможность общаться с миром. И наперекор этому во мне в первый раз устанавливается внутренний мир. Впервые я целостна. Монолог.
Я еще не знаю, что самое большое одиночество — одинокая женщина с ребенком.
* * *
Затишье — предисловие к худшему.
Изобретательный Ке и тот в затруднении. На него впервые возложили такую, почти шерлокхолмовскую задачу — найти ту Ха, которую я имею в виду. Дело в том, что в детском доме оказались две Ха. Которая же моя?
Поднимаются злые ветры, и темные сомнения бродят по евразийскому перекрестку моей души. Не дадут ли мне другого ребенка? Как я его узнаю? Я видела его один раз год назад в продолжение сорока минут. Дети Азии похожи для нашего первого взгляда, как воробушки.
— Тебя обманут и всучат тебе другую Ха, — завывает западный ветер.
— Успокойся, ты слишком мнительна, — встречает восток.
Этот вихрь закружился во мне давно. Сразу же после первого возвращения из Вьетнама я начала искать способы, как бы связаться с моей далекой девочкой.
На мое счастье, вскоре должен был туда поехать один болгарский карикатурист. Долгие вечера перед его отъездом я просиживала у них, рассказывая ему про Ха и всячески обрисовывала ее.