Он вспомнил, какой она была те три дня – вульгарно одетой, но утонченной в манерах и речи. Да, теперь, зная всю правду, он ясно это видел. Вульгарность не распространялась дальше того отвратительного костюма. Он вспомнил ее улыбки – кокетливые, как тогда ему казалось, но простые и искренние, как он понял сейчас. Он вспомнил, с какой теплотой и любовью она рассказывала о своем детстве и взрослении, с умом рассуждая о книгах, детях и воспитании.
Как он мог так ошибаться? Казалось невероятным, что он составил свое представление о ней, основываясь на плаще цвета фуксии и розовой шляпке с разноцветными перьями. Неужели теперь он составит свое мнение, основываясь на немодном голубом платье и неловких манерах – и на вульгарности ее спутницы?
Она заслуживает, чтобы он отнесся к ней с большим вниманием.
И он помнил, конечно, женщину, увиденную в первую ночь, когда она откинулась на кровати, опершись на руки – лицо, поднятое вверх, волна рыжих волос, разметавшихся за ее спиной.
Нет, она не некрасива. Ни в коем случае. Легко было воскресить волну желания, которое он почувствовал к ней тем вечером.
Но какая же настоящая Стефани Грей? Он не знал. Но он должен был узнать. Если он хочет, чтобы из этого брака хоть что-то получилось, он должен понять, какая она на самом деле, и должен научиться смиряться и даже любить ту, какой она окажется. Нельзя позволять матери менять ее слишком сильно.
Он ускорил шаги. Он испытывал волнение перед сегодняшним визитом, почти как перед вчерашним.
Она снова надела голубое платье. Герцогиня предложила подобрать что-нибудь новое на сегодня, но после подробного изучения гардероба Стефани ее светлости пришлось признать, что голубое – единственный приемлемый вариант.
– Серое платье слишком простое и даже потрепанное, – сказала герцогиня. – А остальные платья.., ужасны, если ты простишь мне мою прямоту, милая. Я буду права, если скажу, что в их выборе чувствуется рука миссис Кавендиш?
– Да, ваша светлость, – сказала Стефани. – Она уверяла меня, что платья – самые модные, хотя я возненавидела их еще до того, как они были сшиты.
Она чувствовала себя невежливой по отношению к миссис Кавендиш, но еще больше ее пугала мысль, что герцогиня подумает, будто платья отражают вкусы самой Стефани.
– У меня есть на примете несколько служанок, которые умрут от счастья, получив их, – сказала ее светлость. – Может, тебе будет удобнее называть меня мамой? Так ты быстрее забудешь, что я – человек, который внушает тебе страх.
Стефани не была уверена, что название способно что-то изменить. Уверенность в себе, некая царственность и неосознанное превосходство – вот что в будущей свекрови вселяло в нее страх.