— Не надо, — объясняет он мне так, словно я — маленький, несмышленый ребенок, — никогда не надо прятаться от мира. Носи с гордостью то, что принадлежит тебе — не важно, что их оставило.
— Я должна демонстрировать всем разбитое лицо? — недовольно возражаю я.
— Нет. Демонстрируй миру то, что тебя ничто не может лишить достоинства и превосходства, — с этими словами Гаспар опускает одну мою руку на сгиб своего локтя и шагает вперед, увлекая меня за собой.
Облака становятся красного цвета, отблески заката, обещающего наутро ветреную погоду, заставляют их превращаться в гигантские багровые перья, разбросанные по небу. Словно кто-то взял кисть и разукрасил небосклон яркими мазками. Солнце еще видно над горизонтом, небольшая полоска его сияет как кусок рубина.
Непривычно идти по улице вот так, вместе с кем-то. Я отвыкла от этого, и осторожно пробую вновь ощущение чужого присутствия рядом. Бросив пару косых взглядов на Гаспара, замечаю, что он как обычно спокоен. Каждое движение точно и размеренно, и большая фигура словно источает ауру достоинства и уверенности. И они медленно, но верно окутывают меня, заставляя неожиданно ощутить справедливость его слов. Сохранять достоинство и независимость. Я снова кошусь в его сторону и сталкиваюсь с направленным на меня взглядом. Гаспар смотрит ободряюще и с выражением в полной уверенности во мне. Я чуть сжимаю пальцы на его плече, давая понять, что оценила поддержку, и отвожу глаза.
Мы возвращаемся уже тогда, когда рубиновая полоска почти ушла за горизонт. Еще светло, но уже начинает смеркаться, и тени становятся длиннее, протягивая свои тонкие щупальца из всех темных закоулков.
— Не думай о плохом, — Гаспар позволяет моим пальцам выскользнуть из захвата его согнутой руки. Я открываю дверь и поворачиваюсь к нему.
— Попробую, но не думаю, что получится.
— Тогда постарайся дистанцироваться от тех, кто является причиной всего.
Я смотрю в дышащее искренним участием лицо, словно надеюсь заглянуть внутрь и увидеть то, что он прячет за ним. — Это будет еще сложнее. Ведь обычно шрамы нам оставляют те, кто был ближе всех.
Тишина возникает всего лишь на короткий миг, но она слишком глубокая, холодная и мрачная, чтобы сойти за простую паузу. Затем Гаспар качает головой, соглашаясь со мной, и уходит, пожелав доброй ночи и посоветовав не забыть принять лекарства. Закрыв дверь, я стою в темной тишине дома, осознавая снизошедшее откровение — он знает гораздо больше о моих мыслях, чем я предполагаю. Или же догадывается о них, почти так же, как если бы мог знать наверняка.