Она вновь дала свободу крану и пошла воевать с ледяной водой, потом вдруг закрыла воду, закрыла надежно, уставившись кроткими глазами на брата.
— Не решил ли ты остаться в России, Серега? — спросила она и улыбнулась.
Он помолчал.
— Нет.
— Уезжай, Серега, — ее глаза вдруг заволокло слезами. — Уезжай и меня возьми, Серега… — она вздохнула, воздух ворвался в ее грудь шумно. — Возьми, пожалуйста…
— Погоди. Я другое дело, но ты–то, Ларка, чего тебе ехать? — он взглянул на нее искоса, и ему стало смешно, слеза выкатилась из ее правого глаза и, секунду задержавшись в предглазье, стрельнула по щеке, оставив угольный след.
— Как чего ехать? — возмутилась она. — Ты думаешь, меня перепугало вот это, — ткнула она в тарелку со жмыховой лепешкой. — Ты думаешь, я этого испугалась? — спросила она не без злости. — Нет!.. Ты понимаешь, нет! — почти закричала она. — Ты вообразил, что меня свел с ума Париж? — спросила она тишайше. — Ты думаешь, меня он манит красотами своими?.. Нет!.. Я не могу больше мерзнуть и голодать!.. Я просто хочу корочку чистого хлеба… Я готова быть ломовой лошадью, которая возит фуры с камнем, но не дамся, понимаешь, не дамся, чтобы пытали меня голодом… — Внизу тявкнул пес, тявкнул едва слышно, будто спросонья. — Тихо… ты! — прикрикнула Лариса. — Полкана помнишь? Голодает, а живет! В издевку над всеми нами… живет!
— Погоди, сколько я помню, собака была тебе другом, — улыбнулся Сергей не без печали. — И лошадь, и ежик, и кошка, и черепаха, и всякая птаха немудря–чая, не так ли?
— А мне и сейчас любо все живое!.. — она засмеялась, воздев руки, которые не успели просохнуть. — Все живое! У моей микробиологии… нет иного корня!
Он опешил — в ее словах он углядел такое, чего не знал.
— Погоди, да не ушла ли ты в микробиологию?
— Именно. Присмотрись, у меня правый глаз кровью налился!
Он взглянул на нее так, будто она возникла перед ним только что. В самом деле, ее правый глаз залило краснотой.
— Что так?
— Микроскоп!.. Вот обрекла себя глядеть с утра до ночи на этакое… тьфу!.. Хотя бы тварь была разумная: лошадь, собака… А то… ой, господи!.. — она взяла с крючка полотенце и вытерла им руки, и вновь он приметил, как они холены, как белы. — Ни днем, ни ночью продыху нет!.. Сколько раз просыпалась в поту холодном, не дают покоя и во сне, вижу, ползают, окаянные!.. — она успокоилась не сразу, долго растирала обнаженные руки, видно, пока рассказывала, мурашки пошли по телу. — У каждого человека должна быть своя философия… — неожиданно произнесла она.
— И у тебя она есть?
— Мне так кажется… — несмело призналась она.