— Откуда тебе знать, кто в моем духе? — возразила Элизабет.
И теперь мамино лицо перед ее глазами повторяло те же слова. Уж не права ли мать? Не слишком ли они разные люди? Он — без корней, сирота; она — дитя большого уютного дома. Даже если ты выше условностей, то все равно есть вещи, которые подразумевались как бы сами собой. Например, чистота. А он привык к крысам и жуткому запаху дезинфекции. В нем столько чуждого!.. Так кто же в моем духе? А, мисс Ламберт… Она воспитывала меня, когда кончилось детство.
Да, когда умер Лев, и его могилу закрыли кусты, ее детство кончилось.
— Мы с папой решили послать тебя в пансион, — как-то дождливым днем объявила ей мать. — Там ты научишься всему, что должна знать юная леди.
— Не хочу, — ни секунды не задумываясь, ответила девочка, полагая, что и так знает достаточно.
— Но почему, дорогая?
На столь резонный вопрос она просто не могла ответить: «Потому что не хочу покидать Двух львов, Большой камень и тетю Джоанну», и, пряча глаза, проронила:
— Не хочу покидать… тебя.
Довольная мама улыбнулась и притянула ее к себе, а девочка уже думала о том, что ни за что не оставит шар. Пусть ей придется уехать, бросить пляж, дом, друзей, но не шар! Мать начала говорить о том, что по мнению их семейного врача она растет слишком быстро, а жизнь в деревне и простая пища пойдут ей на пользу.
— Что еще за пансион? — перебила ее девочка.
— Называется он «Холтон». Ну, это место, где девочек вроде тебя учат светским манерам, учат как вести себя в обществе, не стесняться, легко поддерживать беседу, не быть букой… Это весело.
«Здравствуй, Линет, какая же ты хорошенькая! А, вот и Элизабет…»
— Не хочу.
— Но ты должна, дорогая.
— Почему ты не посылаешь туда Линет? Она красивенькая, и ты любишь ее, все так говорят.
— Линет не… Перестань спорить, дорогая.
— Что «не»?
— Я не понимаю.
— Ты сказала: «Линет не…». Что «не»?
— Уже не помню, Элизабет. Перестань дурачиться. От «Холтона» ты будешь в восторге.
Разгневанная этим лживым «Уже не помню», она умчалась к себе наверх и бросилась на постель. «Линет не нуждается в пансионе», — вот что собиралась сказать мать. «А я, значит, нуждаюсь…» — с горечью подумала она и как когда-то давно вдавила нос в подушку, чтобы укоротить его и стать красивой, раскованной и «не букой». Если надавить посильнее… Больно, да и все равно не поможет. Глядя сквозь слезы на шар, Элизабет шептала: «Она оставляет Линет при себе, потому что любит ее, а меня — нет». На темно-синей Вселенной появились фигурки, сочувствующие, но молчащие. Она встала и пошла к тете Джоанне.