Вы, вероятно, согласитесь, что у меня были на это основательные причины. Я нарочно изложил их здесь так подробно, чтобы Вы видели, почему я так упорно отказываюсь от сотрудничества, хотя лично против Вас ничего не имею.
С уважением!
Вл. Короленко.
19 декабря 1920 г.».
Это и есть то второе письмо Короленко, которое Дмитрий Стонов хранил как величайшую ценность и которое все–таки было отнято у него чекистами через двадцать девять лет.
…Пришел час, когда бесчинства властей вторглись и в семью Короленко. Весной 1921 года был арестован его зять, Константин Ляхович, ближайший помощник во все делах, известный в Полтаве общественный деятель. И заключен в тюрьму, где свирепствовал тиф. Домой он вернулся, но уже безнадежно больным, и вскоре умер. Это стало для писателя тяжелейшим ударом, подкосившим его.
В это же время Ленин, не выпускавший Короленко из своего внимания, под благовидным предлогом лечения настойчиво предлагал отправить его за границу, как и Горького, и тем самым избавиться от неугодных свидетелей. Горький поехал, и Короленко напутствует своего «крестника», которого он когда–то вывел в большую литературу: «Слышал, что Вы уезжаете за границу… Сделайте… все, что сможете, для того, чтобы изменить систему. Иначе ничего не выйдет… Россия погибает».
Короленко же никуда не поехал, хотя ему предлагали отдельный вагон–салон со всеми удобствами.
— Эта поездка ни к чему. Я не хочу ехать за границу. Никогда и ничего я не брал ни от какого правительства. И особенно это чуждо мне теперь, когда дорогой мне человек убит коммунистической тюрьмой. Не перейду на казенное содержание. Лучше умру…
Короленко скончался 25 декабря того же 1921 года.
Его друзья собрались в «Задруге», в узком кругу. Слово об ушедшем из жизни писателе произнес Мякотин:
— Когда я думаю о смертном одре Короленко, о его могиле на полтавском кладбище, мне вспоминаются вдохновенные строки, в которых он описывал смерть Сократа: «Овод был убит, но мертвый он жалил свой народ еще больнее… Не спи, не спи эту ночь, афинский народ! Не спи, — ты совершил жестокую, неизгладимую неправду!» Мы не афиняне, мы не отравили своего мудреца. Мы только выбили из его рук, рук старого писателя, его единственное оружие — его перо, мы только поднесли ему на закате его жизни горькую чашу ходатайств за смертников…
Повернем время вспять: ни семидесяти лет кромешной советской власти, ни Гражданской войны, ни революции — 1910 год, Ясная Поляна. Толстой и Короленко за обеденным столом мирно толкуют о трудностях и секретах писательского ремесла. И вдруг Толстой произнес: