Когда остатки человеколюбов остановились передохнуть, посчитать своих и оглядеться, то первое, что они увидели, дойдя до третьего пункта – стремительно удаляющиеся человеческие фигуры в нескольких сотнях метров от черной дыры в склоне низкого холма в конце долины. Взревев, как обойденные шестиноги в брачный сезон, все пятеро бугней и полтора десятка их родичей, забыв про раздор, рванули за уносящимся прочь обедом. И даже почти догнали.
Один за другим ныряли в спасительную тьму провала беглецы… и тут же катились кубарем по ступенькам, о существовании которых за полдня злоключений благополучно забылось. Но не успели первые пожелания в адрес всех, имеющих хоть какое-нибудь отношение к рытью этого хода, сорваться с губ свалившихся в кучу-малу людей, как озаренный солнцем проход заслонила массивная тень. По подземелью прокатилось удивленное гнусавое восклицание, мгновением позже подхваченное еще несколькими хриплыми голосами:
– Подземельный параход!
– Подземляной поход!
– Подземчатый подоход!
– Буги грить, подземка ход?…
– Чуваек подземь!
– Бугни вперед!
– Ней, гуги впередь!..
Приостановленные было организационным моментом людоеды дернулись, протискиваясь одновременно в узкий проход. Не раздумывая больше ни секунды, маг вскинул палочку на звук, но вместо так и не вспомненных заклинаний с губ его сорвался лишь отчаянный крик души: «Да чтоб вы провалились!!!..»
Розовые искры брызнули ослепительным фейерверком, земля зарокотала, будто желудок оголодавшего великана, задрожала, заходила ходуном, швыряя на пол едва поднявшихся людей, и вдруг подпрыгнула, взметая под самый потолок шестерых беглецов вперемешку с тоннами камней, векового мусора и пыли. А когда все утихло и спасатели, оглушенные и потерявшие всякое представление о том, где находятся, когда и зачем, продрали запорошенные сором глаза, то их ожидало два сюрприза – один средней паршивости, другой просто неприятный.
Первым была пропажа выхода наверх: где бы он ни был несколько минут назад, сейчас коридор подземелья был погружен до самого дальнего своего уголочка в невидимую, но всепроникающую пыль и кромешную тьму.
Вторым сюрпризом был запах.
Точнее, вонь.
Омерзительное амбре сырости, гнили, падали и еще чего-то неидентифицируемого, но не менее от этого отвратительного, наполняло теперь их ноздри, глотки и легкие, заставляя прикрывать носы и рты руками и натужно кашлять, словно была надежда хоть когда-нибудь исторгнуть из себя этот тошнотворный смрад.
А еще перед глазами его премудрия вдруг заплясали искры. И не простые светящиеся точки в абстрактном или конкретном пространстве, а качественные, крупные, ярко-желтые, и в таком количестве, что Агафон сперва решил, что мини-землетрясение приложило его головой обо что-то неподатливое гораздо сильнее, чем он думал. Но уже через несколько секунд школяр желал всем сердцем, чтобы то, что случилось с ним, и впрямь было простым