— Право, было так шумно, заниматься становилось невозможно, — пожаловался он, — что, иностранец приходил в дом?
Он употребил нелюбезное слово «кетоджин», что можно буквально перевести «волосатый негодяй». Это пережиток времени появления черных кораблей Перри и раннего периода вторжения иностранцев, когда «Гоните варваров!» было лозунгом в стране. Современные японцы уверяют своих чужеземных друзей, что это слово совсем вышло из употребления, но это не совсем так. Фудзинами понимал, что его литературные занятия — сплошное притворство. Теперь происходила буря в политическом мире Японии. Правительство трещало, так как обнаружилось взяточничество на самых высоких постах и получило более широкую огласку, чем обыкновенно. С падением кабинета те суммы, которые истратили Фудзинами, добиваясь концессий и привилегий, необходимых в их деле, делались пропащими деньгами. Правда, губернатор Осаки еще не был смещен. Представитель Фудзинами поспешил туда с возможной быстротой, чтобы закрепить концессии на новые «тобита» — публичные дома с помощью fait accompli[36], прежде чем совершится неизбежная смена.
Следовательно, глава дома Фудзинами, будучи маленьким монархом, должен был подумать о многом, кроме «ссор женщин и дикарей». Больше того, он не чувствовал под собой твердой почвы и в деле Асако. Взять жену у мужа против его воли кажется японскому уму таким явно незаконным поступком; и старый мистер Фудзинами Генносуке настойчиво и серьезно предостерегал своего нерелигиозного сына об опасности нарушения завещания отца Асако и возможности вызвать этим появление его «грозного духа».
Суда, что покидают
Одну и ту же гавань
Бок о бок, направляясь
В неведомый поход,
Расстанутся в дороге!
Реджи Форсит, оставаясь в Чузендзи, пережил самые сокрушительные волнения. Во время испытания он сохранил спокойствие и ясный взгляд. На минуту он испытал даже чувство облегчения, сбросив цепи, которые наложило на него очарование Яэ. Он столько раз был предупрежден о ее моральном ничтожестве. Теперь он даже обрадовался, что оно неоспоримо подтверждено. Но его рай, хоть и очень искусственный, все-таки был раем. Из него исходили поэтические видения и музыка. Теперь у него не было товарища, кроме неугомонного собственного духа, грызущего его сердце. И он пришел к печальному заключению, что должен взять Яэ обратно. Но, конечно, она уж не вернется к нему на прежних условиях. Он возьмет ее в качестве того, что она есть в действительности, единственной в своем роде и очаровательной fille de joie