— Чего вы хотите?
Вот оно, мое испытание!.. Начинаю я со случайного своего пребывания в городе. Говорю как можно мягче, боюсь раздражить. Говорю литературно — на столе у него лежит физика Хвольсона.
Когда я договариваюсь до базара и рассказываю про находку книги, он нервно передергивает плечами, наощупь хватает трубку, втыкает в рот и забывает зажечь. Я умолкаю и жду приговора.
— А позвольте вас спросить, — выдергивает он трубку, — кто вы такой и почему интересуетесь… этой женщиной?
Он волнуется. Он почти враждебен. Неумелое слово — и все полетит к чертям!
Я отвечаю, как могу — деликатно, вероятно с искренним сочувствием к самому себе:
— Я знал ее еще девочкой, там, на прииске, а потом, за событиями, потерял…
— Так вам и надо! — с неожиданным озлоблением говорит он. — Потерял! Вы не один, милостивый государь, потеряли! Только — некоторые попущением божиим, а вы по своим заслугам…
И в безумии, яростно уличает:
— Я вас узнал! Меня не обманете!
Последняя надежда договориться рушится. А старик совсем разошелся:
— Берите, описывайте! — кричит он, распахивая рваный пиджачишко, и вдруг исступленно заключает:
— Ага, это она подослала! Она…
Человечек бросается к ящику стола. Через плечо летят бумаги, конверты, грохается на пол тяжелый Хвольсон. Дрожащие руки выхватывают фотографию и раз — пополам! Обрывки — в меня!
Я подымаю обе половинки. Старик визжит, в припадке топая ногами:
— Вон, вон уносите! Чтобы и духу не было!
Потом, задохнувшись кашлем, хватается за грудь и смолкает. Валится на табурет. Устало и тихо, по-ребячьи, плачет.
Я стою и не знаю, что делать. То ли мне уходить, то ли помогать больному.
Но помощь уже входит. Жена швейцара и он сам, укоризненно качающий головой:
— Эх, гражданин… Зачем дразнить старика?
И вот я опять стою перед выходной дверью, за спиной швейцара, шарящего ключом по замку. И жалуюсь ему — первому, оказавшемуся возле меня человеку:
— И плохо же мне… Я так надеялся…
— А это что? — подмечает он половинки карточки в моих руках.
Я отдаю ему остатки фотографии и мельком вижу молодую женскую головку.
— Ишь, разодрал! — усмехается швейцар.
Я точно просыпаюсь. Выдергиваю назад обрывок и читаю на обороте: «Ирина Макарова».
Макарова — ведь это настоящая ее фамилия, по отцу!
Я сжимаю руку швейцара так, что он испуганно отшатывается.
— Вы знаете ее?..
Он озабоченно улыбается. Но видит, что в лице моем опасного нет, что сейчас я даже слабее его, что я просто чудной, и отвечает:
— Понятно, знаю.
— Товарищ, — говорю я хрипло. — Выручи, мне надо ее отыскать, она мне родная!
— Вот чего! — удивленно успокаивается он. Глядит на меня добродушно и даже с сочувствием. — А я-то думаю, чего это вы растревожились?