– Добрывечч, – уронила она дежурным безучастным тоном.
– Мне нужна трубка, – решительно сказал я. – Терновая трубка.
– А-а, щас. Токо б найти. Мы вродь бы получали трубки-то. Да где ж это коробка с ими? А-а, вона где.
Откуда-то из-под прилавка она выволокла полную трубок картонную коробку. Какой кошмарный выговор у нее появился! Или так показалось, ибо сам я успел приобщиться к иным культурным нормам? Нет, все-таки она была раньше «повыше», все девушки, служившие в «Лиллиуайтсе», были «повыше», и ведь она прилежно посещала Общество книголюбов у викария. Клянусь, она тогда не плющила, не кромсала слова. До чего ж бабы опускаются после замужества! Я для вида порылся, якобы рассматривая трубки. Потом сказал, что мне хотелось бы с янтарным мундштуком.
– Янтарным-то? А даж не знаю, получали вроде… – И, обернувшись, она крикнула через плечо: – Джо-о-рдж!
Стало быть, нынешнего ее парня тоже зовут Джордж. Из глубин дома послышалось нечто похожее на недовольное рычание.
– Джо-о-ордж! Ты куда девал другие трубки?
Вошел Джордж. Низенький и коренастый, рукава рубашки закатаны, голова лысая, густые рыжеватые усы. Челюсти еще продолжали жевать: видимо, Джорджу прервали чаепитие. Оба они начали шарить по всем углам в поисках нужной коробки. Лишь минут через пять коробку обнаружили задвинутой за рядом банок со сластями. Уму непостижимо, сколько хлама умеют накопить в этих душных лавчонках, где весь товар стоит не больше полусотни.
Я наблюдал, как неуклюже Элси тычется, передвигает тару, бубня что-то себе под нос. Видели вы старух, сутуло шаркающих, тупо ищущих потерянную вещь? Бесполезно пытаться описать вам, что я чувствовал. Какой-то холод, какую-то пустоту и смертную тоску. Нет, со стороны не представить, это нужно испытать. Одно скажу: если была у вас любимая лет двадцать пять назад, сходите посмотрите на нее теперь. Тогда, быть может, поймете мои эмоции.
С мыслями проще. Мысли в основном вертелись вокруг того, насколько же все получается не так, как ожидалось. Наши дни с Элси! Июльские ночи под каштанами! Кто мог подумать, что все оборвется, и следа не оставив? Что наступят времена, когда единственным нашим взаимным чувством будет безразличие? Вот я и вот она, стоим буквально в ярде друг от друга, и мы чужие, словно раньше ни разу не встречались. Что до нее, так она даже меня не узнала. А если бы я вдруг назвался, то, очень вероятно, и не вспомнила бы. Ну а вспомнив, что ощутила бы? Да ничего. Возможно, даже никакой злости, обиды за то, как подло я с ней поступил. Как будто абсолютно ничего никогда не происходило между нами.