– Ну, расскажи, – пошел я в наступление, – что это, к дьяволу, за шутки ты вздумала играть со мной?
Положив сумочку на ящик радиоприемника, она повернулась и выглядела в ту секунду искренне изумленной.
– Какие шутки? Ты о чем?
– Радио! «Сигнал бедствия» в шестичасовых новостях!
– Что? «Сигнал бедствия»? Джордж, ты о чем?
– Хочешь меня уверить, что не заставила их включить эту информацию? О твоей внезапной тяжкой болезни?
– Конечно, нет! И как бы я могла? Я не болела. И зачем мне, скажи на милость, устраивать нечто подобное?
Я начал объяснять, но практически сразу до меня дошло, какая же случилась несуразность. Я ведь услышал лишь обрывок сообщения, и, по всей видимости, речь шла о беде с какой-то другой Хильдой Боулинг. Наверно, если заглянуть в адресный справочник, там Хильды Боулинг длинным столбцом. Просто глупейшая, дурацкая ошибка из тех, которыми полна жизнь. Хильда никогда и не претендовала на такую изобретательность, какой я ее мысленно наградил. Единственный прибыток со всей этой нелепицы – те минут пять, когда я, представляя ее мертвой, обнаружил, что все-таки не совсем к ней равнодушен. Но это уже было кончено и забыто. Пока я объяснял, она лишь пристально глядела на меня, и по глазам ее я видел: назревает что-то гнусное. И вот началось выяснение пунктов моего повествования, которое я называю допросом третьей степени, поскольку вместо ожидаемой от палача настырной ярости вопросы тут звучат тихо и вкрадчиво.
– Так ты по радио услышал этот «сигнал» в бирмингемской гостинице?
– Да. Вчера вечером, по главному каналу.
– А когда ты уехал из Бирмингема?
– Сегодня утром, естественно.
(На случай, если вдруг понадобится отчитаться даже насчет обратного пути, я хорошо подготовился: отъезд в десять, ленч в Ковентри, чай в Бедфорде – все было тщательно расчислено по карте.)
– Значит, узнав вчера, что я тяжело заболела, ты сразу не уехал и ждал до самого утра?
– Но я ведь не поверил в твою болезнь, разве я все уже не объяснил? Подумалось – очередная твоя хитрость. В уловки твои, черт их подери, поверить гораздо легче.
– Тогда я чрезвычайно удивлена, что ты вообще вернулся! – сказала она с той порцией яда в голосе, которая обычно предвещает бурю. Однако следующая фраза прозвучала более спокойно: – И ты уехал из гостиницы сегодня утром, да?
– Да. Выехал около десяти, позавтракал в Ковентри…
– А это как ты объяснишь? – Выхватив из своей сумочки какую-то бумажку, она подскочила ко мне, держа листок словно фальшивый чек или иной преступный документ.
Ощущение, как будто мне с размаха вдарили под дых. Так я и знал! Все-таки подловила. Нашлось даже вещественное доказательство. Какое, я еще не знал, но, разумеется, обличавшее мои распутные шашни. Я моментально скис. Секундой раньше сам готов был гневно напасть на нее, поскольку мне без всякой уважительной причины сорвали важный контракт в Бирмингеме, но позиции наши внезапно поменялись. Не надо говорить, на что я походил в тот момент. Представляю. Весь вид мой кричащей афишей признавал: «Грешен». И главное, греха-то не было! Но это уж привычка организма. Моя привычка чувствовать себя преступником. За сотню фунтов я не смог бы удержаться от виноватых ноток в голосе, когда пробормотал: