— Тебе уже доводилось это видеть? — еще тише спросил Бруно, кивнув через плечо влево, где за окном, застланным водяной пылью, на площади высились три помоста; Курт кивнул:
— Разумеется. Однажды. Ближе к получению Печати. Это обязан увидеть любой будущий следователь — для назидания и, наверное, ideo se ipsum probare[210], прошу прощения за lusus verborum[211]; если ты не в состоянии смириться с тем, к чему приводят твои действия, — стало быть, в инквизиторах тебе не место. Но Конгрегации…
— …нужны разные люди, я помню. Ты, значит, решил, что ты с этим смириться можешь…
— Смириться, — повторил Курт, выглянув в окно снова; определить что-либо по солнцу было почти невозможно, однако время близилось — он знал это и так. — Самое верное определение. Ты, я полагаю, останешься?
— Нет.
Ответ подопечного прозвучал четко и почти жестко; встретив взгляд Курта, тот пожал плечами, вздохнув:
— Я… так уж вышло… тоже с вами. Как бы там ни было. Можно сказать, что я тот самый «разный», который нужен Конгрегации, да? Хочу знать, в чем участвую. Чему помог и помогу исполниться — еще не раз, как я мыслю. Хочу это видеть. Точнее, — поправился он с нервным смешком, — видеть я этого не хочу совершенно. Но смотреть буду.
* * *
В стоячем влажном воздухе Кельна удушливый запах, пришедший с площади перед церковью святой Агнессы, вперемежку с дымом висел плотной пеленой, мешаясь с дождевыми каплями, оседая на лице, одежде, впиваясь в легкие. Глаза щипало, дым выжимал едкие, как кислота, слезы; в голове стоял туман, похожий на эту дымно-жаркую завесу, и тело услужливо подсказывало воспоминания — горящее нутро замка, дым, жар, неподвижность. Смерть. Вкус пепла на губах. Вкус крови на губах…
Рассудок отказывался разделять воспоминания годичной давности и то, что началось три с лишним часа назад и — все еще продолжалось за спиной, на площади. Курт ушел раньше — когда утихли крики и стало неузнаваемым то, что он знал. На него больше не смотрели — и он ушел.
Бруно молча шел позади, но его шаги едва осознавались. В голове гудело пламя, все так же будя полузабытые воспоминания и так же переплетаясь с только что слышанным треском и свистом влажного дерева, заглушающим непрекращающийся нечеловеческий вопль. Пламя и смерть. Смерть, которой когда-то едва избежал сам. Пепел. В воздухе, в легких. На губах. Вкус пепла на губах. Вкус крови на ее губах; это было только вчера…
Споткнувшись, он едва не упал, ощутив, как рука поддержала под локоть; высвободившись, отмахнулся, не глядя:
— Я в порядке.
Своего голоса Курт не услышал, однако ладонь с локтя убралась, и он зашагал дальше, все явственнее ощущая привкус пепла и крови. Еще вчера. Словно только что. Словно — вот сейчас, те же губы…