— И о чем это говорит?
— Господи, юноша, и без того я вам сообщил в некотором роде открытие, а вы от меня требуете подноготную человечьей сущности!.. Понятия не имею, о чем это говорит. Спросите у меня об этом лет через сто пятьдесят; а теперь давайте-ка вернемся к делу… Стало быть, так: ни паралича, ни судорог мы у нашего гостя не наблюдаем, здесь, как вы можете видеть, все в полном порядке.
— Значит, смерть вызвана не естественными причинами?
— Не спешите, господин следователь, экий вы быстрый. Вполне возможно, что, открыв брюшную полость, я обнаружу cirrocis в последней степени…
— Свидетели говорят — этот был не любитель выпить, — заметил Курт, и профессор пожал плечами:
— Это лишь так, для примера. Не спешите с выводами, покуда я не закончу. Однако же, сразу скажу вам, что есть некоторое обстоятельство, которое меня не так чтоб настораживает, однако наводит на размышления. Вам ничего не показалось в нем странным?
— Его лицо, — ответил Курт тут же. — Слишком спокойное.
Штейнбах поднял голову, посмотрев на него странным взглядом, не то удивленным, не то разочарованным.
— Лицо? — переспросил он. — Вы обратили внимание на лицо, майстер Гессе? Господи Иисусе… Будьте любезны низойти своим целомудренным взором существенно ниже упомянутого вами лица и взглянуть на точку мужественности нашего посетителя. Не знаю, сколько нагих мертвецов вы повидали на своем веку, однако — не полагаете же вы, что таковая готовность к действию для покойника в порядке вещей?
Курт вспыхнул.
— Я не медик, — почти обиженно ответил он, выпрямившись и вздернув голову. — Разумеется, моих познаний хватает на то, чтоб понять ненормальность подобного… обстоятельства, я все же прошел начальный курс анатомии, причем, смею вас заверить, экзамен мною был выдержан на высший балл.
— Да бросьте, я не намеревался вас задеть. Однако же не думал, что вы не поинтересуетесь у меня именно этим в первую очередь.
— Ведь такое случается при удушении, quod sciam[41], — заметил Курт уже спокойнее, однако по-прежнему смущенно. — Я полагал, что, поскольку вы сами ничего о том не упомянули, то ничего и нет странного…
— Не при удушении, — возразил Штейнбах, отступив на шаг назад и осматривая покойника, будто иконописец — заготовленный к образу пейзаж, — а при повешении.
— Есть разница?
— Ну, разумеется, господин отличник по анатомии. В том и другом случае происходит сдавливание дыхательного горла (мы не рассматриваем тот вид узла, при котором ломаются позвонки); однако же в каждом эпизоде свои маленькие детальности: давление оказывается разного свойства и на различные участки тела, что дает и разный результат. Если вы удушите человека руками, ничего подобного вы наблюдать не будете; труп как труп. Удавкой, да будет вам известно, вы этого, — палец в кожаной перчатке ткнул в сторону застывшего в готовности «инструмента», — тоже не добьетесь; разве что, связав жертву, набросив петлю несколько сбоку и затягивая медленно, в течение, скажем, минуты-полутора. Имеет также значение положение тела и способность оного тела двигаться в агонии, амплитуда, так сказать, конвульсий. Однако же в любом случае здесь мы ничего подобного не наблюдаем, я исключаю удушение любого типа, и не только из-за отсутствия странгуляционной борозды; если б его лишили доступа воздуха хоть и подушкой, или же попросту зажав нос и рот ладонями, мы наблюдали бы безошибочные признаки, как то — синюшность около губ, под ногтями, в ямках ноздрей, да и выражение лица, столь вам запомнившееся, было бы не в такой степени умиротворенным. Словом — что, господин отличник?