К месту студенческих сборищ он шагал бодро и быстро, снова слыша и весну вокруг, и птиц, утихающих к вечеру, и аромат лопающихся почек; Бруно косился на него с таким очевидным подозрением, что в конце концов он не вытерпел.
— Отстань, я в полном порядке. — Курт улыбнулся — почти искренне, почти забыв свою неприязнь к подопечному. — Не напрягайся.
Бруно лишь качнул головой — то ли кивнув, то ли возразив ему этим жестом — и смолчал.
Какой-то отзвук всего пережитого сегодня вернулся уже перед самой дверью в трактир — смущение, напряжение, смятение — все это снова коснулось души, но — лишь коснулось, не оставив глубокого следа; и это уже было вполне объяснимо. Просто все это было впервые — и само чувство, и стремление воздать ему желаемое, впервые он встал перед необходимостью добиваться того, что раньше было получаемо походя и без особенной страсти, как лакомство, которое можно время от времени себе позволить, но о котором не грезишь ежечасно. И первый опыт, полученный из интереса и потому, что он просто должен быть, и все, что было после, бывшее потому, что попадалось и попросту подворачивался случай — все это не шло ни в какое уподобление тому, что зародилось в нем в эту сумасшедшую весну. Страшное слово «влюбленность», кое еще не так давно полагалось им глупостью и помехой, теперь казалось чем-то ценным и необходимым…
Сердце упало, когда, войдя, Курт увидел ее — словно маленькое солнце в окружении серых туч, собравшихся окрест; и когда на скрип двери в его сторону обратились фиалковые глаза, вновь стало жарко мыслям, а тело сковал холод, приморозивший его к месту…
— Очнись, — едва слышно, но почти сердито шепнул Бруно за спиной и, отодвинув майстера инквизитора с пути плечом, известил, уходя к одному из столов: — Пойду; там пара знакомых. Попытаюсь поговорить.
Курт не ответил, все так же стоя неподвижно и глядя на маленькое солнце перед собою. За столом графиня была одна; горничная, или кем бы она ни была, восседающая напротив нее, в счет не шла — прислуга, собачка, видимость, дающая позволение одинокой знатной даме находиться в окружении мужчин, оправдание перед обществом…
От улыбки, подаренной вошедшим, словно ударило острым лезвием под колени, и Курт шагнул вперед, чтобы не упасть, мысленно говоря все то, что надо будет сказать сейчас вслух, и понимая, что голос может сорваться, не покориться ему…
Он остановился за два шага до Маргарет, прилагая немыслимое усилие к тому, чтобы казаться невозмутимым и терзаясь оттого, что не видит результата своих стараний, не видит своего лица…