— Серьезно? — Он сунул в рюкзак несколько блокнотов, папок и две толстые книги по юриспруденции. — Думаешь, я не расскажу об этом Чарли и Питу?
Долли скрестила руки на груди.
— Если ты подслушивал — а так оно и есть, — то знаешь, что я не сказала о тебе ни слова.
Он подхватил рюкзак и шагнул к двери.
— Алекс, не уходи. Пожалуйста.
Он остановился, не произнося ни слова.
Долли заговорила, обращаясь к его напряженной спине:
— Ну да, мы рассказывали друг другу о том, что успели узнать во время игры. Подумаешь, какая беда! Разве мужчины не сплетничают за кружкой холодного пива? Кроме того, Пит и Чарли нам как родные. Мы их любим. И ни за что не стали бы сообщать их секреты посторонним.
— А мои секреты? — Алекс медленно обернулся. Его взгляд был странно беззащитным. — Я вам не родной. Меня вы не любите. Выходит, какой-нибудь незнакомый человек через неделю будет говорить о моем «большом» за кружкой холодного пива?
Он слышал ее дурацкую реплику. И должен был понять, что речь идет всего лишь о шраме, черт побери! Что делать? Она попыталась небрежно пожать плечами.
— Ты ведь однажды сказал мне, что размер значения не имеет.
— Значит, я ошибся.
— Ошибся?
— Смертельно. Точнее, ошиблись мы оба. Ибо мы только что доказали, что два человека на трех тысячах квадратных футов ужиться не могут. — Он отдал Долли насмешливый поклон, повернулся и пошел к лифту.
Когда к ней вернулся голос, рокот мотора возвестил о том, что Алекс медленно едет вниз.
Однако холодок под ложечкой почему-то ощущала именно Долли.
Надо же… А всего час назад казалось, что приехать в офис имеет смысл, думал Алекс, уставившись в точку между дальним концом письменного стола и закрытой дверью кабинета. Он ссутулился в кресле, закинул ногу за ногу и что-то бессмысленно чертил в блокноте, лежавшем на бедре. Сосредоточиться не представлялось возможным.
И все из-за нее.
В квартире Долли ему мешали сосредоточиться эти раскудахтавшиеся квочки. Он ворвался в гостиную, распушив перья, и хотел потребовать тишины. Но встретил молчание. Полное и немедленное. Ни смешка. Ни писка. По крайней мере до тех пор, пока этот курятник не увидел его красные спортивные трусы…
Досада Кэррингтона была безмерной. Кокетливые взгляды, кудахтанье и чириканье вывели его из себя. Но сбежал он не потому, что ему мешали сосредоточиться на работе. А потому, что ему нестерпимо хотелось прикоснуться к Долли. И теперь он сидел здесь, злясь на полный штиль так же, как недавно злился на шторм.
И все из-за нее.
Он взял ручку, нарисовал голову, клюв и глаз курицы, добавил гребешок и перья, карандаш в крыльях, грудь и кельтскую татуировку. Странно, что пять женщин могли шуметь как пятьдесят. Еще страннее, что этот адский шум не мешал ему различать голос Долли.