– Прощевайте, Афанасий Михеич.
– Да, еще, если плохое чего случится, найдешь меня в деревне Каргино, это вверх по реке, ежели пехом, дня три отселе. Крайняя изба, самая последняя по дороге в сторону Красноярска, особняком стоит, лес кругом. Приходи, приму и укрою, ежели чего. Понял?
– Понял, спасибо.
– Ну ладно, прощевай уже.
Дремавший у ног хозяина Арчи тоже приоткрыл глаза и махнул хвостом.
– И тебе прощевай, а на реке-то ты меня проспал, сторож!
Арчи закрыл глаза и отвернулся от мужика. «Была б нужда да хозяйская воля, куда бы ты от меня на берегу делся…»
Кольша погладил пса. «Не переживай, Арчи, я сам лопух, на тех рыбех загляделся…» Пес, задрав голову, лизнул руку хозяину.
В начале августа сорок второго Штольц был вызван в Берлин. Он поехал не один. Взял с собой Ольгу. Командировка совпала с началом отпуска, и его предложение не вызвало возражений в Центре. Ольга, согласно разработанной легенде, должна была стать сотрудником «Аненербе» или, если это было бы абсолютно невыполнимо, любовницей или женой Штольца. Ее близость и непосредственные контакты с эсэсовцем должны быть мотивированы и не вызывать никаких подозрений. Такая перспектива, даже формально, в душе Ольгу не устраивала, но она понимала, что все личное сейчас не имеет значения. Перед отъездом из Москвы с ней беседовал Красков, он сказал ей предельно жестко:
– Надо будет – ляжешь к нему в постель. Если для тебя это невозможно, говори сейчас, я сниму тебя с задания. Отправим куда-нибудь в госпиталь, медсестры Родине тоже нужны. Это, конечно, поставит под вопрос всю операцию, но лучше это сделать сейчас, чем потом. Так что думай.
Она, с трудом проглотив комок, подступивший к горлу, ответила, что готова выполнить любой приказ командования. Красков подошел к ней, стоявшей напротив его стола по стойке «смирно», побледневшей от принятого ею столь тяжелого решения, внимательно посмотрел ей прямо в готовые брызнуть слезами глаза. Потом обнял и погладил по голове. Тихо, по-доброму, по-отечески, сказал:
– К сердцу не принимай, дочка, победим, стряхнем с себя все эти ужасы войны, как шелуха вся эта грязь слетит. Победим и заживем так, как нам сердце наше подскажет. Главное – победить. А это, о чем мы говорим, может, и не потребуется. Иди.
– Есть! – ответила Ольга и вышла из кабинета, плотнее закрыла за собой дверь и еще плотнее закрыв свое сердце такой броней, какая и не снилась конструкторам боевых машин. Она попала в немецкий тыл готовой на все. Теперь эта готовность требовала проверки на прочность. Одно дело – жить в большом доме с немецким офицером, ее спальня была для него закрыта, и надо согласиться, что он вел себя достойно. Другое – предстояло ехать в одном купе поезда, ночевать в гостинице… Как бы там ни было, но Ольга нервничала. Штольц заметил ее беспокойство. За ужином, когда они остались одни, он, сделав очень озабоченный вид, спросил ее: