Говорят, нет худа без добра. Результатом этой трагедии стало то, что Клэр с родителями за одну ночь сблизились. Встревоженные мама с папой пришли к дочери в спальню и выпытали, в чем дело.
Отец не на шутку разозлился. Не на Клэр – на Изабель, на все семейство Барнсов, на себя с женой. За то, что позволили ситуации принять такой ужасный, непоправимый оборот.
– Да чем эта женщина думала? – гремел он, обращаясь к супруге. – Взвалила на Клэр такую ношу! Чудовище, а не человек! Эгоистичное, равнодушное чудовище.
– Она не чудовище, – всхлипывала Клэр. – Она их очень сильно любила.
– Ее больше нет, а ты теперь за все расплачиваешься.
– Мы сами виноваты, – сказала мама. – Клэр нам не доверяла и поэтому ничем не поделилась.
Клэр этого не отрицала. Ей ни разу не пришло в голову посвятить родителей в тайну Изабель. Она старательно делала вид, будто жизнь у нее в порядке, а папа с мамой искренне верили, что так и есть и что дочь счастлива. Все Марло существовали рядом, под одной крышей, но каждый – в своем маленьком мире; не замечали потребностей друг друга, не пытались проникнуть друг другу в душу.
Когда же правда выплыла наружу, родители превратились в самых рьяных защитников Клэр. Стали ее надежной опорой, бережной, любящей и заботливой. Обговорили с дочерью все подробности истории, внушая – ей не в чем себя винить, ее попросту загнали в угол. Клэр была поражена. Какие они добрые и понимающие! Почему она не доверяла им раньше? Ей стало стыдно за свое отношение к ним, за то, что она повернулась к маме с папой спиной, предпочтя роскошную жизнь с Барнсами.
А между тем простуда, начавшаяся еще на Рождество, никак не проходила. Воспаление опустилось из горла в грудь, начался мучительный, непрекращающийся кашель. Нанесенная Ником душевная рана только усугубила болезнь. Той ночью у Клэр поднялась высокая температура. К полуночи ей стало тяжело дышать. В час ночи родители вызвали «Скорую».
Пять дней Клэр была между жизнью и смертью. Двустороннее воспаление легких едва ее не убило. Постепенно организм стал реагировать на антибиотики. Еще через неделю Клэр выписали из больницы – бледную и едва стоящую на ногах.
Вернувшись домой, в родную кухню, она поинтересовалась у отца, звонил ли Ник.
– Нет. Не звонил. И не объявлялся.
Клэр, онемев от горя, лежала на диване. Он больше не хочет ее знать. Действительно не хочет. Если бы Ник смог простить, он бы уже пришел.
О том, чтобы вернуться в «Мельницу» и изложить свое видение случившегося, не могло быть и речи. У Клэр не хватило бы ни сил, ни мужества. Ей пришлось бы объясняться не только с Ником, но и с Джеральдом, Феликсом, Недорослем. Она предала всех четверых.