Хезер сделала для Лили сэндвич с сыром, который она съела перед телевизором, съела в угрюмой тишине. Волосы Лили были зачесаны на прямой пробор и убраны в тугой хвост на затылке. В последнее время она всегда ходила с такой прической, что делало ее похожей на старуху, застрявшую в теле одиннадцатилетней девочки.
Лили объявила сестре бойкот. Хезер даже не знала причину, но у нее не было сил, чтобы переживать об этом. Лили всегда такая – сначала злится, а уже в следующую секунду улыбается. Но в последнее время она стала не только более сердитой, но и более серьезной, тихой, очень избирательной в выборе одежды и прически, стала реже смеяться, пока не выпьет молока, и гораздо реже просит Хезер рассказать историю перед сном. Хезер решила, что так проявлялось взросление Лили. В Карпе не было особых поводов для улыбок. А в трейлерном парке[2] «Свежие Сосны» – и подавно.
И все же Хезер переживала по этому поводу. Она скучала по прежней Лили – по ее липким от газировки рукам, по запаху ее жвачки, по вечно не расчесанным волосам и вечно запачканным очкам. Она скучала по ее большим глазам и по тому, как Лили ворочалась в темноте и шептала: «Расскажи мне историю, Хезер».
Но Хезер считала, что это – естественный ход вещей. Эволюция.
В полвосьмого вечера от Бишопа пришло сообщение – он в пути. Лили ушла в их с сестрой Угол. Именно это место Хезер называла их спальней – узкая, тесная комната с двумя кроватями, прижатыми друг к другу почти впритык; с комодом без одной ножки, который жутко скрипел, когда его открывали; с оббитой лампой; с тумбочкой, заляпанной пятнами от лака для ногтей; с горами разбросанной повсюду одежды.
Лили лежала в темноте, натянув одеяло до подбородка. Хезер решила, что она спит, и уже хотела закрыть дверь, когда Лили повернулась к ней, сев и опершись на один локоть. В свете луны, проходящем сквозь грязное окно, ее глаза были похожи на отполированные шарики.
– Куда ты идешь? – спросила она.
Хезер обошла гору из джинсов, толстовок, нижнего белья и свернутых в шарики носков и села на кровать Лили. Она была рада, что Лили не спала и что она наконец решила заговорить с ней.
– За мной заедут Бишоп и Нэт, – сказала Хезер, уходя от ответа. – Мы собираемся немного потусить, погулять.
Лили снова легла, забившись под одеяло. Какое-то время она молчала, а затем спросила:
– А ты вернешься?
Хезер почувствовала тяжесть в груди. Она наклонилась, чтобы положить руку на голову Лили, но та отпрянула.
– Почему ты спрашиваешь, малышка?
Лили не ответила. Какое-то время Хезер сидела рядом с ней в темноте, ее сердце сильно билось в груди. Она чувствовала себя беспомощной и одинокой. Вскоре Лили засопела, и Хезер поняла, что та уснула. Она наклонилась и поцеловала ее в лоб. Он был горячим и влажным. Хезер захотелось забраться к сестре под одеяло, разбудить ее и извиниться за все – за муравьев на кухне и пятна воды на потолке, за запах дыма и за крики на улице, за их маму Кристу и за их отчима Бо, и за их жалкую и никчемную жизнь.