Широкоскулый и черноглазый ненецкий мальчик, Сема Лаптандер, был счастлив оттого, что на земле есть две чудесные вещи — сказки слепой бабушки Нярконэ и клыки моржа, из которых можно вырезать столько занимательных фигурок, что мир сразу становится намного интереснее.
Русская учителка Тоня Ковылева тоже любила сказки. Сема Лаптандер сам слышал это от своих друзей. Когда кончались в Красном чуме уроки с неграмотными, учителка собирала ребят у лампы-молнии, подолгу рассказывала им сказки. Только у нее, по мнению Семы, была, очевидно, худая память. Она могла рассказывать сказки только с книжкой. Она именно рассказывала их, а не пела, как бабушка Нярконэ.
Сема был еще мал. Он был так мал, что успел изучить за свою жизнь хорошо только три буквы алфавита, и в Красном чуме ему еще рано было учиться.
Но Сема любил сказки.
После занятий он вместе с друзьями пришел к русской учительнице и, садясь на пол, сказал с достоинством и серьезностью:
— Сказку слушать пришел. Расскажи.
И учителка сказала:
— Ладно.
Она завела патефон, показала радио, а когда совсем стемнело и в Красном чуме стало жарко от дыхания детворы, пришедшей слушать сказки, она взяла книжку и села на кровать, заменявшую ей и скамью, и кресло, и стул.
Она села на кровать и начала сказку.
Это была такая сказка, что вся земля, весь мир в представлении маленького Семки так чудесно изменился, что у него от восхищения стеснило даже дыхание, а широко оттопыренные уши порозовели и стали горячими.
Немигающими глазами, затаив дыхание, боясь пропустить хотя бы одно слово сказки, слушал ее Семка, и в эти минуты он уже был не маленьким пастушонком Семкой, а гордым и смелым героем чудесной сказки. Он шел вместе с ним сквозь мрак и горе, и недетские слезы застилали ему глаза.
А русская учителка тихим и немного печальным голосом читала сказку. И чем дальше она читала, тем плавнее и печальнее становился ее голос, почти переходя в песню.
— «А лес все пел свою мрачную песню, — читала девушка, — и гром гремел, и лил дождь…
— Что сделаю я для людей? — сильнее грома крикнул Данко.
И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее сердце и высоко поднял его над головой.
Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота. Люди же, изумленные, стали как камни.