Он попросил пить. Она дала ему воды. Что было дальше, он уже не чувствовал. Он не слышал ни боя на шоссе, ни взрывов вокруг. Он не почувствовал и того, как девушка, сгибаясь под тяжестью и облизывая потрескавшиеся губы, несла его через лес, через речку, через болото, к своим, к госпиталю.
Очнулся он уже через сутки. Нога его была в гипсе, и, может быть, самой счастливой из всех на войне была маленькая санитарка, наклонившаяся над ним. И, когда он открыл глаза, первое слово, произнесенное им, было «сестренка».
— Я здесь, Антоша, — сказала девушка.
И, чтобы впредь им было так же хорошо встречаться, она сказала:
— Хочешь, я напишу письмо твоей сестренке? Длинное-длинное письмо?
Но он покачал головой и смущенно сказал:
— Не надо…
— Почему?
— Не надо… Я все это придумал.
Сержант посмотрел на правый берег, потом на часы, обтер лицо полой шинели и сказал хрипло:
— Держаться. Наши подойдут…
Кровь загустела на его висках.
Тарас отполз от своего пулемета и ощутил за спиной мертвых товарищей, мутные воды Кубани и шелест ветра в плавнях. Товарищи лежали на мокрой земле, и лица их еще были искажены яростью недавней контратаки.
— Давай их похороним, — сказал Тарас и дрожащими руками вытащил из бескозырки смятую цигарку. — Ты хочешь курить?
Сержант вытащил коробочку с махоркой и кивнул головой. Они закурили, не сводя взгляда с правого берега. Обрушив на Тараса и его товарищей сотни снарядов и мин, враги теперь были уверены, что переправа на этот раз не сорвется.
— Восемь раз за сутки, — сказал сержант. — Это не всякий выдержит.
— Но мы-то выдержали, — сказал Тарас.
— Лишь бы наши подошли вовремя. — И сержант вновь посмотрел на часы. Они показывали половину одиннадцатого. — Еще полтора часа, — сказал он устало, взял саперную лопаточку и ушел в плавни.
Тарас свернул вторую цигарку, жадно затянулся и на кусочке фанерки стал выписывать химическим карандашом имена убитых. «Ваня Макаров, — писал он, — лейтенант Стрельченко, гвардейского экипажа старшина первой статьи Александр Остапчук». Глаза его застили слезы. Едва он успел закончить надпись, как вернулся сержант. На лопатке остались следы ила, и сержант, перехватив взгляд Тараса, виновато сказал:
— Им не будет обидно, если похоронить в плавнях? Мы ведь все-таки моряки. У вас по-своему это.
— Не все ли равно, — сказал Тарас, передал фанерку и пошел к убитым.
Не торопясь он каждого поцеловал в лоб, каждому сказал какое-то свое слово.
И, оттого, что он разговаривал с мертвыми, как с живыми, сержанту стало тяжело. Он отвернулся и торопливо свернул цигарку.