— Жить… — просят его черные, запекшиеся губы.
И когда катер подбирает его у берега, моряка беспокоит только этот призрак, что кружится над ним, — белый призрак смерти.
Краснофлотцы бережно переносят его в рубку.
— Крепок, братишка… — говорят они почтительно. — С какого корабля, товарищ?
Вперив взгляд в голубой потолок каюты, он закрывает глаза и тихо говорит:
— Коршун проклятый кружится…
Моряки понимающе переглядываются.
— Не выдержал, — говорит один из них.
— Я теперь все выдержу…- — тихо говорит раненый, и в голосе его звучит такая убежденность, что в каюте на мгновение становится тихо. — Дайте мне пить, — добавляет он уже спокойным и деловым голосом.
Вздохнув, он обводит каюту спокойным, счастливым взглядом.
— Спасибо, ребята! Было бы очень обидно, если бы я утонул. А мне так много еще надо сделать, что даже слов не найдется столько.
И с жадностью хватает стакан прохладной и прозрачной воды.
Последняя авиабомба рухнула с холодного поднебесья. Последний самолет покрутился над селом и, сбитый тремя пулеметными очередями, вспыхнул в смертельном пике.
Дед Архип натянул лямки саней и перекрестился:
— Все так подохнете. Все!
Село лежало за березняком. Родное село. Разбитое село.
— Не плачь, старуха… Все наживем! Все!
Тоскует женщина. Она знает, что нет ее дома, нет бани, нет колодца. И все-таки идет. Об огороде мечтает. О новой жизни — такой же хорошей, как до войны. Великая тоска по родимой сторонушке гонит ее печальными дорогами войны обратно в свою Сосновку.
— Не горюй, старуха! — шепчет Архип.
Легкий ветерок доносит едкий запах тротила. Воронка еще дымится. Тонко гудит оцепеневшая земля.
Но лес стоит прежний, заиндевевший, и цепочка следов вьется меж стволов берез.
— Даже зайцы к войне привыкли, не вакуировались, — говорит бабка. И морщины на ее лице начинают постепенно разглаживаться.
Она с надеждой всматривается в февральское небо, белесое, студеное, родное. Вот минет лесок, и село будет видно.
— Картошку-то я хорошо упрятала… Может, не нашли ее, не разворовали. Топор-то ты не забыл?
— Нет, — говорит Архип, — и пилу не забыл, и молоток, и гвоздочков фунта три. Хватит пока.
Построит дед Архип пока хибару. А потом вернется колхоз из Рязанской области. Пригонит председатель Марина коров-холмогорок, лошадей. Новые дома выстроят мужики, а когда весеннее солнышко поднимется над лесами, кузня заработает. Будет кузнец ковать лемеха, направлять машины — и душе сразу потепление придет.
— Устала, старуха?
— Оброс ты, отец, — тихо говорит женщина. — Вон сколько седых волос-то появилось!