Среди всего прочего было несколько папок, в которых, как сказал Щукин, есть документы, которые, по его мнению, очень заинтересуют императора и Александра Христофоровича Бенкендорфа.
В конце выгрузки Олег достал из рюкзака деревянный лакированный ящичек и открыл его. В нем лежал капсюльный револьвер «Кольт Патерсон» образца 1836 года со всеми принадлежностями к нему: сменным барабаном, пулелейкой, специальным инструментом для снаряжения барабана, пороховницей, шомполом, устройством для хранения капсюлей и снаряжения ими револьвера.
– Это вам, ваше величество, – сказал он, протягивая коробочку Николаю. – Револьвер этот уже выпускается в Северо-Американских Соединенных штатах. Он неплохо показал себя во время войны американцев с индейцами. Изготовление подобного оружия вполне доступно и российским оружейникам.
Император внимательно осмотрел револьвер, взвесил его на ладони – снаряженный «кольт» весил почти три фунта, и аккуратно уложил его в ящичек.
– Большое спасибо, Олег Михайлович, – сказал он, – я полагаю, что все доставленное вами из будущего принесет немалую пользу нам. А теперь, если вы не против, я бы хотел пригласить вас и всех присутствующих ко мне в Зимний дворец. Полагаю, что нам будет о чем поговорить.
– С удовольствием принимаю ваше предложение, – ответил Щукин. Только мне надо переодеться, – он критически посмотрел на свой сюртук и брюки. – В таком виде как-то неудобно появляться в царском дворце.
– Ротмистр, – император повернулся к Соколову, – вы говорили, что подберете для господина подполковника мундир или цивильный костюм.
– Да, ваше величество, – Дмитрий почтительно кивнул императору, – я уже послал за одеждой для Олега Михайловича. Еще в карете я на глазок определил размеры господина подполковника. Думаю, что Никифор должен уже подъехать и привезти все необходимое…
Здравствуй племя молодое, незнакомое
Дамы, обнявшись и весело щебеча, отправились за перегородку. А Шумилин, князь и Карл Брюллов остались одни, терпеливо ожидая, когда женщины закончат свое переодевание. Одоевский, уже побывавший в будущем, хранил спокойствие, что нельзя было сказать о художнике, который все еще никак не мог прийти в себя. Он крутил головой, озирался по сторонам и что-то время от времени бормотал себе под нос.
– Карл Павлович, – сказал ему Шумилин, – вы бы присели в кресло. Если не возражаете, я налью вам чего-нибудь выпить, чтобы вы быстрее пришли в себя.
Брюллов машинально кивнул, и Александр, достав из шкафчика заветный графинчик, плеснул грамм пятьдесят коньяка в стоявший на столе стеклянный стакан. Художник выпил залпом, закашлялся и замахал руками.