Его любимой книгой была Библия – особенно Ветхий Завет, где рассказывалось о множестве сражений. При каждом удобном случае он посещал проповеди. Одним воскресным утром некто позвонил Фишеру домой и ему ответили:
– Капитан ушел в часовню Беркли.
– А днем он будет? – спросил звонивший.
– Нет, он сказал, что собирается послушать каноника Лиддона в соборе Святого Павла.
– Ну а вечером?
– Вечером он будет в церкви баптистов-реформистов[303]. Кроме того, Фишер любил танцы, а также свою жену и родных – но его главной страстью был флот. Во имя благополучия военно-морских сил он боролся с неэффективностью, ленью и другими помехами. Фишер был знаменит тем, что с ходу выгонял со службы некомпетентных работников. Один из них вспоминал: «Никто из нас не мог быть уверен в том, что сохранит работу на следующий день»[304]. Когда Фишер стал первым морским лордом, ему принесли огромную папку с материалами по поводу тяжбы, возникшей между армией и флотом из-за того, кто должен заплатить за гетры шотландских горцев, испорченные морской водой при выгрузке на берег. Он немедленно бросил всю кипу бумаг в камин[305]. Он также решил, что нуждается в собственной станции беспроволочного телеграфа. Это вызвало препоны со стороны почтовый службы, и в итоге однажды полдюжины моряков просто явились в здание адмиралтейства и установили все необходимое оборудование[306].
Личность Фишера неизбежно должна была вызвать различные оценки как внутри флота, так и в среде людей, интересующихся морским делом. Его обвиняли в фаворитизме, а также в том, что он проводит свои реформы слишком быстро и заходит в них слишком далеко. И все же перемены были необходимы. Пусть даже Черчилль на самом деле и не произносил фразы про то, что «плеть, ром и содомия» являются ключевыми традициями британского флота, – эти слова были не так уж далеки от реальности. В течение десятилетий мирного времени британский флот закоснел в своих привычках, цепляясь за старые порядки – ведь они были освящены победами Нельсона. Дисциплинарные взыскания были суровыми – кошка-девятихвостка, как называли используемую на флоте плеть, могла за пару ударов сорвать кожу со спины. Когда в 1854 г. Фишер, которому тогда было тринадцать, стал свидетелем порки восьми моряков, он потерял сознание[307]. (Этот род наказания был упразднен в 1879 г.) Рядовые матросы все еще спали в гамаках и получали рационы из сухарей, которые частенько были изъедены долгоносиком, а также мяса неопределенного происхождения – впрочем, все равно высоко ценившегося. Тренировочные программы также оставляли желать лучшего и должны были быть обновлены – в частности, не было уже никакого смысла тратить так много времени на обучение матросов работе с парусами, ведь практически все корабли уже были оснащены паровыми двигателями. Образование, даже в офицерской среде, воспринималось как необходимое зло и подразумевало лишь передачу самых основных знаний. Молодые офицеры не были должным образом подготовлены, и никто не подталкивал их к тому, чтобы проявить хоть какой-то интерес к материям столь низменным, как даже артиллерийская стрельба, – не говоря уже о тактике и стратегии. Сам адмирал так вспоминал свои ранние годы на службе: «Поло, скачки и развлечения считались более важными, чем обучение стрельбе». Многие старшие офицеры вообще были против учебных стрельб, поскольку осадок от порохового дыма портил вид кораблей