И они стали запрыгивать на помост, хотя на нем не могло уместиться больше трех или четырех человек. Старика и Андреаса оттеснили к самому краю: последний, как мог, закрывал собой учителя, но обоих столкнули вниз. Молодой человек соскочил легко, а старик упал, как ни старался Андреас его удержать. И толпа сомкнулась над ними, как воды над фараоновой ратью.
Тут Ренье увидел, что Якоб ван Ауденарде торопливо пробирается к помосту.
Не теряя времени, пикардиец изо всех сил заработал локтями: он разбил лицо крикуну в школярском плаще, швырнул об помост еще одного, растолкал остальных — и оказался рядом с другом раньше субдиакона.
Белый, как мел, Андреас пытался поставить старика на ноги.
— Быстрее, — сказал Ренье, — отведем мэтра в коллегию. Это отребье не посмеет сунуться за нами.
Подхватив старик под руки, они потащили его через толпу. Кое-кто из подстрекателей увязался за ними, но Ренье на ходу лягнул самого резвого в живот, и другие отстали.
Старик тяжело обвис на руках у молодых, ноги его волочились по земле.
Они втащили его в галерею, где собралось множество школяров, но у входа в здание пикардиец потянул товарища в сторону. Обогнув коллегию, они вышли на улицу Портных.
— Дети мои, подождите, — задыхаясь, сказал старый ученый. — Пожалейте мои кости, опустите меня на землю.
— Если угодно, мэтр, я живу неподалеку, — заметил Ренье. — Хозяйка моя — добрая женщина, в ее доме достаточно тюфяков, чтобы дать отдых вашим почтенным костям.
— Благослови Господь тебя и твою хозяйку! Только, сын мой, боюсь, мне и шагу не сделать, — ответил старик.
— Не беда! — сказал Ренье и взвалил его на спину, словно мешок с шерстью.
А Андреас, не проронив ни слова, пошел за ними.
Они вошли в дом, где жил теперь пикардиец, и оказались в светлой, чистой комнате. Деревянная ширма с потустертыми картинками жития блаженной Маргрит Лёвенской делила ее надвое: половину занимали выскобленный добела стол, три соломенных стула, большой сундук в углу и ларь с плетеной крышкой — напротив. Здесь же стояло тяжелое резное кресло из потемневшего дуба, с ножками в виде львиных лап и вытертой бархатной подушкой на сидении. В него Ренье по-хозяйски усадил мэтра, потом достал из сундука шерстяное одеяло и как следует укутал старика. Почтенной Kotmadam в доме не было, и не кому было попенять пикардийцу за самоуправство.
— Благословите тебя Бог, — повторил ученый. Ренье хотел налить ему вина, но вмешался Андреас:
— Пей сам, если хочешь, а учителю принеси лучше сырых яиц и воды.
— Твой учитель болен, — сказал Ренье. — Нынче ведь тепло, а он дрожит, так что кресло ходит ходуном. У него лихорадка, а ее не изгонишь сырыми яйцами.