Тут Имант сделал знак писарю, и тот, поднявшись, зачитал следующее:
— «Мы, судьи и заседатели, принимая во внимание злостное запирательство, проявленное тобой, Андреасом Хеверле, сыном Лудо, дворянина из Арсхота, постановляем передать тебя палачу.
Твои пальцы будут зажаты в тисках до тех пор, пока кости не затрещат и кровь не закапает из-под ногтей.
Твое тело будет подвешено на дыбе и подвергнуто бичеванию.
Твои ноги будут вложены в колодки с железными шипами, а твою шею обернут веревкой и будут тереть до тех пор, пока кожа не протрется до кости.
Если, несмотря на это, ты будешь продолжать упорствовать, то твое тело будет положено в горячую ванну с добавлением извести.
Начиная с этой минуты, тебе не полагается никакой пищи и воды, но перед следующим допросом ты будешь накормлен соленой селедкой и напоен водой с солью и селитрой.
Да поможет тебе Господь, милостивый и милосердный.
Писано такого-то дня в городе Ланде».
У Андреаса сжалось сердце, когда он представил ожидавшую его страшную участь. Мучения, уготованные школяру, казались еще ужасней из-за того, что были незаслуженными. Андреас воочию увидел, как его станут терзать, и, ослабев, в отчаянии крикнул:
— В чем меня обвиняют? Я не могу признаться в том, чего не знаю!
— Ты признаешь, что в трактире «Певчий дрозд» расплатился монетами, срезанными с зеленого пурпуэна? — спросил Имант.
Помедлив, Андреас склонил голову.
— Признаю, — ответил он.
— Признаешь, что этот пурпуэн вместе с монетами дала тебе Мина Зварт, сестра твоей матери?
— Признаю.
— Признаешь, что имел сведения о том, что упомянутая Мина Зварт вместе со своим братом Хендриком занималась делами, не совместимыми с христианской добродетелью, но тайными, нечестивыми и вредоносными, которые суть магия и безбожие?
Школяр вспыхнул, но слова возмущения замерли у него на губах. Ему вдруг вспомнился разговор на берегу канала, слова Ренье, от которых он отмахнулся с досадой, и листок, брошенный в воду — все то, чему в тот момент Андреас не придал никакого значения. Может ли он утверждать, что не знал о делах своего дяди?
— Я… — неуверенно произнес школяр. — Я признаю, что слышал…
Имант не дал ему договорить.
— Признаешь ли ты, Андреас Хеверле, что в ночь Воскресения Христова явился в дом Хендрика Зварта и убил того, дабы по дьявольскому наущению завладеть проклятым золотом и неправедно нажитым богатством? — сурово вопросил он.
— Нет, не признаю! — выкрикнул Андреас.
Дознаватель повернулся к судьям и со вздохом развел руками, как бы извиняясь за то, что своим упрямством обвиняемый испытывает их терпение. Один из судей, пожилой бюргер, страдающий жестокой отдышкой, обратившись к Андреасу, сказал благожелательно, но настойчиво: