На мокрых досках причала ноги паломника разъехались, и он грохнулся на спину, едва не опрокинув и женщину. Хмурые лодочники бросали на них неприязненные взгляды, пальцем не пошевелив, чтобы помочь упавшему. А женщина посмотрела на них в упор, всплеснула руками и громко рассмеялась.
Один спросил:
— Кого тащишь, boze oog[35]?
— Божьего человека, — ответила та.
— Лучше брось его, — посоветовал ей лодочник.
— Лучше одолжи мне шест, — сказала Колетта.
Тот выругался, а остальные в смущении отвели глаза, радуясь, что она не глядит в их сторону.
А между тем паломник пытался подняться и всякий раз падал. Тогда женщина подхватила его под мышки и, словно мешок с мукой, перекинула в пустую лодку. Он услышал, как она залезла следом, и лодочник бросил ей шест.
Умело орудуя им, женщина направила лодку к заставе; здесь течение было слабым, но коварным, справиться с ним было не легко.
Теперь, когда его спасительница стояла, выпрямившись во весь рост, паломник мог хорошенько рассмотреть ее.
Она совсем не походила на пригожих пышнотелых фламандок — высокая, жилистая, но статная; плечи у нее были широкие, а кисти рук крупные, с тонкими длинными пальцами. Одежда на ней была добротная, но простая, а поверх чепца — плотное белое покрывало, заколотое булавкой в виде креста. Она держала шест и управляла лодкой так, словно всю жизнь только этим и занималась.
Дождь, наконец, закончился, и серая пелена повисла в воздухе. Вдруг облака на западе стали пурпурными, и теплый отсвет лег на темную воду и низкие берега, окрасив в медовый цвет старые причалы и маленькие коричневые домишки. Переливчатый звон поплыл над городом: колокола гентских церквей на разные голоса призывали людей к вечерней молитве.
Женщина положила шест и опустилась на колени:
— Angelus Domini nuntiavit MariФ, et concepit de Spiritu Sancto. Ave Maria…[36]
И паломник увидел, что она еще молода и очень красива; черты лица у нее были правильными, только правый глаз слегка косил.
Женщина читала молитву, а он, перегнувшись через борт, лил воду себе на голову, пока в ней окончательно не прояснилось. Потом они поплыли дальше, и Колетта спросила:
— Зачем ты ввязался в драку, богомолец? Они бы тебя убили.
— Так ведь не убили же, — ответил паломник.
Она кивнула.
— Значит, ты знал, что Бог не даст тебя в обиду? Это ведь по Его воле ты овладел искусством метания огня? Я знала человека, который мог глотать серу, как хлеб, и запивать ее селитрой — но перед этим он сто раз произносил «Pater», и Господь превращал серу и селитру в воду прямо у него во рту.