Вовец поднял глаза. Зажатые высокими черными стенами, ярко мерцали звезды на синеющем квадрате неба. Там, наверху, начинался рассвет, наступал новый день. Здесь, внизу, темнота окутывала ряды клеток. Освещение имелось только в коридорах. Совершенно ясно, что банда прячется в этих темных лабиринтах трехэтажных вольер. Они знают тут все ходы-выходы и, если Вовец рискнет сюда сунуться, его путешествие окажется недолгим и закончится печально. Он стоял у выхода из коридора и был прекрасно виден из темноты. Он же не видел никого, только блеск звериных глаз сквозь сетку.
Вот чертовщина какая. Мало того, кто-то из бандитов может выйти в другой коридор, обойти боковыми тоннелями и добраться до кандейки с патронами. Правда, вход в другой коридор Вовцу виден. В принципе, тот коридор как бы продолжает этот и просматривается вглубь. Там никого нет. Пока, во всяком случае. Но если кто-то вдруг туда побежит, Вовец не рискнет его преследовать, потому что остальные тут же кинутся в этот ход. Так что вместо преследования придется самому бежать на перегонки в сторону распредшкафа.
* * *
Шеломова поставили на шухер. Он смотрел в щель между клетками и должен был подать сигнал, если Вовец двинется из коридора. Банда повалилась на пол отдышаться. Бугор осторожно потрогал бок, перетянутый рубашкой Митрофазы. Пальцы липкие, кровь просачивается. Он поморщился от боли, покряхтел и выругался.
- Слышь, Бугор, - вкрадчиво подъехал Моряк, - ты уколись, и все ништяк будет. Как рукой. Заодно и нам выделишь.
- Ага, - поддержал подельника Митрофаза, - ситуевина вишь какая: ноги уже не держат, считай, сутки не присемши.
Бугор молчал. Сам он не кололся, а с помощью наркотиков управлял бандой. Этих рабов зелья он презирал, за провинности наказывал лишением "пайки" и с садистским наслаждением наблюдал, как они валяются в ногах, вымаливая прощение. Впрочем, никогда не перебарщивал. Самый зачуханный наркошка, если его ломает, становится опасным. Убьет за порцуху ханки, как два пальца облизнет. Сейчас Бугор думал. Следовало принимать решение и как-то выкручиваться из всей этой перетрахнутой ситуации. А Моряк и Митрофаза заливались сладкоголосыми сиренами.
- Сил, ну, никаких. А ширнешься - сразу, как реактивный! Допинг! Все спортсмены на этом живут.
- Да ты не бойся. Смотри, больным всегда обезболивающее колют. Доктора, ты понял, морфий выписывают. Лекарство, понял.
- Знаю, - прогнусавил Бугор, - ты с него сразу отпадешь в отключку на полдня.
- Так это я отпаду, - горячо подхватил Моряк, - а не ты. Тебе только боли снимет. Вот годок поколешься, тогда тоже начнешь отпадать. Нам сейчас морфий никак нельзя, верно, Митрофаза?