Правда, через несколько дней его удалось привести в порядок. Все вместе — и удары Миры, и ее слезы, и голоса друзей — все это каким-то образом показало ему выход наружу. После этого Макс восстановился довольно быстро. Он не стал извиняться перед Дашей — тут извинения неуместны, не стал испытывать неловкость, что его видели в таком страшном состоянии, не позволил себе бояться, что произойдет рецидив. Он поставил перед собой цель — необходимо предотвратить следующее нападение. Значит, надо ехать в Москву и заняться решением насущных проблем.
Мира умоляла взять ее с собой, но он отказался это обсуждать, пригрозив Белову, что если тот ее отпустит, то он лично свернет ему шею. И еще раз повторил это Мире, чтоб она хотя бы из страха за любовничка не смела рыпаться. Это был Макс — настоящий Макс, полностью вернувшийся в свое привычное состояние каменной статуи.
— И только ты сможешь их защитить, если еще кто-то нарисуется, — добавил он. На Дашу он вообще не смотрел и ни слова ей не сказал с момента своего «воскрешения».
Макс покидал вещи в маленькую спортивную сумку, кивнул всем напоследок и вышел из квартиры. В последующей гнетущей тишине у оставшихся в голове вилась длинная, тягучая, будто каучуковая, мысль, что вероятность того, что он никогда не вернется, очень высока. Мира тихо плакала, Костя смотрел в пустоту перед собой, Даша потянула руку, чтобы вспомнить о боли в боку, которая позволила бы забыть о боли в мыслях. Но вдруг именно она, единственная из придавленной троицы, подумала, что Макс обязательно вернется. К Мире, к Белову, к ней. И он совершенно точно выживет, потому что Макс выживет даже после ядерного взрыва. Он и тараканы.
Поэтому именно она и заговорила первой:
— Поздравляю, Белов, с днем рождения.
Костя почему-то даже не улыбнулся.
— Happy Birthday to you, Happy Birthday to you, — вдруг грустно, сквозь слезы, затянула-завыла Мира.
На этот раз Белов начал смеяться, а за ним и остальные.
========== Глава 16. Тишина ==========
Есть люди, которые верят в то, что грешников ждет геенна огненная — место вечных мук. Но разве что-то может длиться вечно? Разве любой, даже самый длительный процесс, не конечен? Создаются и разрушаются целые миры, вселенные, гаснут старые и появляются новые звезды — ничто нельзя растянуть на вечность.
Есть люди, которые верят в то, что время — лишь один из субъективных аспектов сознания. Его нет в объективной реальности, тем более, когда нет самой объективной реальности. И в таких условиях возможно все. Даже вечные муки.
Для Макса последняя неделя была не ограниченным временным промежутком, а именно бесконечным циклом. Он хватался за одну мысль, тут же выпускал ее и мгновенно забывал, потом выхватывал звук, но сознание соскальзывало опять в какую-то дыру, где ничего нет. Чтобы жить, ему, как никому другому, нужна была цель, путеводная нить, которая почему-то постоянно обрывалась. Вечное плаванье в белесом ничто, в которое неожиданно врываются весточки из другого мира, заставляющие его вспомнить о себе: плач сестры делает из него брата, голос парня — друга, теплая рука — того, по кому скучают. Вот так, только собрав весь этот паззл воедино, Макс вспомнил, что он — Макс. Уже позже он смог отметить, что этот мучительный опыт был полезен для его самоопределения. Природа его безумия — в аутизме, полном равнодушии к происходящему. Как только он начинает чувствовать, пусть и просто свою нужность кому-то, он отползает от этого края. Поэтому он не боялся рецидива. Если он — до того, как решит проблемы — снова увязнет в себе, то пострадают те, кто важен для него. Значит, он не увязнет. Макс существует, пока у Макса есть цель.