Пройти собеседование в гимназии не составило труда. Правда, Макса очень уговаривали пойти в 11 «Б» — там детей меньше, а его немецкий звучал просто потрясающе. В Организации у Макса вторым был именно он, и Танаевы рассудили, что лучше делать сначала ставку на немецкий, поскольку там нехватка учеников. А им непременно надо было поступить. Но после зачисления Макс отказался заниматься отдельно от сестры, и учителя были вынуждены уступить, потому что английский тоже у обоих звучал потрясающе.
Они и не думали сразу же столкнуться с кем-то из Первого Потока, гарцующим по коридорам. Не найдя вообще никаких зацепок, они решили задержаться там, где им понравилось. И оставалась вероятность, что оставивший сообщение наведается сюда позже.
* * *
Жизнь моя менялась в корне и слишком быстро. После того, как Макс насильно отсадил от меня Белова, ругаться с тем стало просто как-то несподручно. Он, кстати, тоже заметно остыл — возможно, что наше пребывание в одной компании все же снизило степень его ненависти ко мне, или он не хотел портить отношения с близнецами. Не только он — никто не хотел портить отношения с близнецами, а это значит, что меня просто продолжали игнорировать, но никаких активных действий ко мне больше никто не применял. Я даже начала ходить в общую столовую и больше не боялась одна пройти по коридорам. Слишком быстро все изменилось в лучшую сторону. Думаю, именно это и повлекло за собой мои дальнейшие ошибки. Дело в том, что в последние два года я привыкла себя во всем ограничивать, к беспросветному одиночеству; но в течение этого времени во мне взрослела девушка со своими желаниями. Я хотела быть, как все — гулять с друзьями, получать внимание от мальчиков, обсуждать с кем-то свои дела. И очень часто плакала не из-за физических, а именно моральных страданий, проклиная мимо проходящую жизнь. А неудовлетворенные желания не исчезают — они ждут своего часа, зреют, чтобы потом вылиться в гипетрофированной форме. Поэтому я почти сразу ощутила эйфорию от этих изменений, пытаясь компенсировать все упущенное.
С Мирой отношения становились все более близкими — каждый день мы шли домой вместе, очень много времени проводили рядом. Едва расставшись, я тут же снова набирала ее номер, чтобы обсудить очередное мелкое событие. Уверена, что я была немного навязчива, но Мира ничем не демонстрировала свое недовольство. Она была очень странной, и наверное, только поэтому принимала всю меня — со всеми достоинствами и недостатками. Мы часто ходили с ней по магазинам, когда Макс и Белов оставались на тренировки по баскетболу, или в кино, или в кафе. Даже посещение школы теперь стало радостью — я будто не могла остановиться, отвоевывая обратно свое место в пространстве. Например, не стала на уроках физкультуры сторониться остальных по старой привычке, садилась прямо в центре лавки, когда парни играли, в душ шла первая — я будто даже провоцировала их: ну же, только подайте голос протеста! Я и без Танаевых вас тут всех в щепки разнесу! Это сложно объяснить, но одноклассники будто подсознательно это чувствовали и не нарывались. Со временем даже прекратились шепотки за моей спиной. Да, они и сейчас, наверное, могли бы бросить мою обувь в унитаз или сказать что-то унизительное — я бы снова могла стать пострадавшей, но уже никогда — жертвой. Вот в чем отличие, оказывается. Но они и этого не делали. А может, Мира была права, и всем уже давно эта травля надоела? И после того, как даже Белов покинул поле боя, остальные окончательно потеряли интерес.