Плотная кожа, серо-коричневая, в ярком свете казавшаяся бархатной, облегала крупный остов головы. Высохшие, сплюснутые уши прижаты, вдавлены в череп. Крепкие желтые зубы, словно вытесняя друг дружку, вкривь и вкось торчали в черных деснах безгубого рта. Приплюснутый широкий нос провалился, выворотив ноздри, обметанные изнутри то ли серой пылью, то ли плесенью. В глубине глазных впадин тускло блестели, подобно старому, мелко потресканному фаянсу, желтоватые шарики, прихваченные сверху и снизу густо сморщенной кожицей век. Шарики были поменьше тех, которыми играют в настольный теннис, но казались такими же легкими, тонкостенными, как бы полыми, и Козулин подумал, что если попробовать вынуть один из них, то он сразу рассыплется. И ещё Козулин подумал, что человеческий глаз почти на сто процентов состоит из воды и должен высыхать почти без остатка, как плевок. Сравнение с плевком показалось ему удачным и даже захотелось плюнуть в глаз мумии, залепить зрачок, в чьей глубине отражалась раскаленная докрасна нить фонарной лампочки.
Он похлопал по карманам в поисках складного ножа, вспомнил, что тот остался в рюкзаке. Тогда попробовал руками в брезентовых рукавицах разорвать кожаную рубаху, но она не поддавалась, только с шелестом, словно сухой песок, осыпался мелкий стеклярус.
Шальная мысль пришла в голову - подтащить находку к выходу, крикнуть Елькину, чтобы сбросил нож, и попутно продемонстрировать свою смелость. Он с веселым остервенением взвалил на спину труп, оказавшийся тяжелее, нежели можно было ожидать, поместив вытянутые руки себе на плечи и придерживая их чуть выше узловатых локтей, даже сквозь жесткие рукавицы чувствуя, что вдоль костей в просторных рукавах протянуты округло-твердые, закаменелые мускулы.
Фонарь болтался, прихваченный к запястью ремнем, оттягивая руку, и желтое световое пятно маятником ходило по глине. Козулин видел, куда ступает, а направление держал на утлый огонек свечи. В нос шибали застарелые запахи плесневелой кожи, гнили и ещё чего-то, напоминающего тухлую вонь торфяной жижи. Славка балдел от своего кощунства, уверенный, что поступает абсолютно верно, как подобает настоящему мужчине, способному вцепиться в скользкий хвост фортуны и взять её за глотку. На ходу соображал, как распорядится добычей: монеты толкнет вместе с бусами, в комплекте, какому-нибудь богатому собирателю древностей, а вот блямбу из-за пазухи, буде окажется золотой, следует сдавать осторожно, лучше найти покупателя на рынке среди "восточных людей"...
Так он шагал, стараясь не думать о мертвой вогулке, ноги которой волоклись по глине, цепляясь за камни и раскиданные кости. Шерстяную "менингитку" Козулин натянул ниже ушей, чтобы не так чувствовалось прикосновение твердой, как деревяшка, головы. Он дошел до колодца, где брезжил падавший сверху дневной свет. Здесь коптил свечной огарок с накренившимся фитилем. Славка стал подыматься к лесенке, оскальзываясь на прелых слежавшихся листьях. Он уже порядочно намаялся, подустал и решил наконец свалить неудобный груз.