- Мария, оставь хоть щелку понизу. Каяться приползу!
В ответ высунулся упитанный кукиш. Потом был пропихнут наружу евтимовский спальник, а вход тщательно проплетен до конца и опломбирован узлом.
Рыжий, закинув ещё сотку, ковырнул консерву и, напрягаясь, выговорил малыми порциями:
- Это... того... ну... шевелится.
Действительно, полиэтилен местами бугрился и опадал, словно изнутри шарили руками, пытаясь продраться на волю. Все глядели с нелепыми ухмылками, помалкивая, механически затягиваясь табачным дымом. Не терявший самообладания Евтимов и тут сделал доступный ему вывод:
- Звереныш какой-то забрался и лазит там.
Он вытащил из груды сушняка подходящий сучок, швырнул в шелестящий сверток.
- Кыш отсюда, зараза!
Но только явственней сделалось глухое шебаршание. И тогда все четверо, не сговариваясь, встали и пошли, прихватив в руку что подвернулось - палки, пустые бутылки. Ассистент светил длинным круглым фонариком, круг света слегка поплясывал.
Через несколько шагов тепло, свет и живое потрескивание огня остались позади. Тьма обволакивала промозглым болотным холодом, клубилась перед глазами морозным паром, слетающим с губ. Ветер завозился в голых ветвях, протяжно заскрипела старая сосна, и от этого тоскливого звука озноб пробежал по спинам.
Матовая испарина - мириады крошечных капелек - покрывала пленочный кокон, будто кто надышал на него. Из глубины свертка донесся тонкий царапающий звук.
Они обошли сверток так, чтобы стать спиной к ночи, а лицом в направлении костра и палаток. Евтимов провел озябшей рукой по голове, приглаживая редкий волос, и с отвращением почувствовал, что ладонь увлажнилась. Он не был ни трусом, ни суеверным мистиком, и вспотевшая лысина разозлила его.
Крупные капли сбегали по затуманенной пленке, оставляя темные полоски. Евтимов палкой зацепил подвернутый край полиэтиленового полотнища и решительным резким движением выпростал наружу. Рядом, вцепившись обеими руками в горлышко поднятой бутылки, обмирал администратор. Резкая дрожь колотила его худое длинное тело. Все напряженно молчали, только шумный пар вырывался из открытых ртов, и инстинктивно попятились, когда Евтимов стал разворачивать грязно-белесую пленку, грохочущую на изломах, рассыпающую стылые брызги. Кокон распахнулся.
В глубоких глазницах под остро торчащими надбровными выступами медленно проворачивались тусклые шары. Мелкая сеть тонких, будто коричневатые паутинки, жилок, а, может, трещин, пронизывала желтушную, цвета старой слоновой кости, поверхность. Шары - только они и двигались на оскаленном буром лице мумии - остановились, вперив в ночных гостей стеклистые воронки непроглядных зрачков. В них зажглись розовые, все разгорающиеся искры, словно свет фонарика фокусировался на дне каменных глаз и возвращался обратно красным лучом.