Наконец он нашел в себе силы заговорить.
– Почему ты не пришла ко мне?
Сидони мрачно усмехнулась и отошла на шаг. Стоять рядом с Алексио было рискованно, поскольку внезапно пробудилась ее тяга к нему.
Она скрестила руки на груди:
– Как я могла прийти к тебе с этими новостями после того, как ты обвинил меня в вымогательстве? После того, как ты шпионил за мной и осудил меня, словно я преступница?
Алексио вспыхнул:
– Почему же ты согласилась со мной и позволила поверить, что хотела соблазнить меня?
– Я говорила правду, но ты не желал слушать. Уходи, пожалуйста. Мне завтра рано вставать.
Алексио прищурился, его ноздри раздувались. Сидони очень хотелось подбежать к нему и спрятаться в его объятиях. Она стиснула зубы и отвела взгляд.
Он поинтересовался:
– Ты думаешь, я просто уйду?
Сидони кивнула:
– Да. Нам нечего обсуждать. Ты нашел меня, я беременна, конец истории. Больше тебе здесь делать нечего.
В голосе мужчины зазвенела ярость.
– Нам придется многое обсудить, если я отец ребенка. И ты все еще не объяснила, почему не взяла деньги.
Глаза Сидони снова засверкали, на щеках появились красные пятна.
– Я не взяла твои чертовы деньги, Кристакос, потому что мне они были не нужны. Ни тогда, ни сейчас. – Она дрожала от гнева. – Я никогда не прощу тебе того, что ты за моей спиной сунул нос в мою жизнь. Ты не имел права судить меня, основываясь на давних поступках моей матери. Она заплатила за это. Я ничего не хочу от тебя и жалею, что когда-то положила на тебя глаз.
Она подошла к двери и распахнула ее:
– Мне нужно вставать через пять часов. Убирайся, или я позвоню в полицию и скажу, что ты меня насилуешь.
Алексио зарычал – то ли от ярости, то ли от смятения. Но, к облегчению Сидони, подошел к двери. Она не смотрела на него.
С убийственной четкостью он произнес:
– Мы не закончили, Сидони. Нам придется поговорить.
– Убирайся, Алексио. – Она умоляла его и ненавидела себя за это.
Наконец он ушел.
* * *
Три дня Сидони отказывалась говорить с ним. Не замечала его, когда он ждал ее у отеля. Шла в противоположном направлении, если видела его у кафе. Поджимала губы, когда Алексио предлагал подвезти ее после смены в марокканском ресторане.
Алексио охватило смятение. Сидони не желала иметь с ним никаких дел. Она предпочитала работать как лошадь, но не обращаться к нему за помощью. Но он был настойчив. Сидони носила его ребенка, и это меняло все.
Кроме того, даже если Сидони достигнет крайней степени истощения, его желание не ослабнет. Даже сейчас, сидя в машине, припаркованной у ресторана, он пожирал глазами ее черную юбку, тонкие колготки и черный топ. Фартук едва скрывал растущий живот. Его ребенок…