– Может быть, всё не так страшно, – сказала ты. – И зря мы думаем, что она воспримет это непримиримо.
– Но Александра сказала… – начала было я.
– Саша, конечно, авторитет, – усмехнулась ты. – Но нужно иногда и своей головой думать. И я думаю, что нужно сказать маме. Будет лучше, если она узнает об этом от нас, чем если ей расскажет какой-то «доброжелатель».
– Не забывай, у неё – сердце, – напомнила я. – И нервы.
Ты вздохнула. Тусклое пасмурное небо веяло предосенней прохладой: лето устало. Солнце утомилось ярко светить и спряталось на отдых за облаками, пыль дорог была прибита дождями. Раскалённая мятно-полынная горечь июля сменилась спелыми августовскими закатами и холодными росами на траве.
– Мама на самом деле сильнее, чем мы думаем, – сказала ты. – И даже чем она сама предполагает.
Мы вошли в ворота. Дверь дома была настежь распахнута, и у меня вырвался разочарованный вздох: наверно, Наталья Борисовна опять передумала и отменила «выходной».
– Кажется, облом, – шепнула я тебе.
– Что, опять мама? – Твои губы чуть дрогнули в усмешке: ты уже привыкла к этим обломам и философски относилась к ним.
– Да кто же ещё, – вздохнула я.
Внутри у порога стояли туфли Натальи Борисовны, на крючке висела её сумка и шляпка, но самой её нигде не было видно. Я обошла весь сад – никого. Только деревья мирно шелестели, да под ногами попадались упавшие с веток яблоки.
– Мам! – позвала ты. – Ты где? Ау! Это мы с Лёней!
Никто не отозвался. Может быть, Наталья Борисовна ушла куда-то? К соседям, например? Мы уже были готовы предположить и такой вариант, когда я вдруг заметила, что крышка погреба открыта.
– Наталья Борисовна, вы там? – позвала я в тёмный квадрат в полу, веющий прохладой.
В ответ – молчание и сумрак.
– Лёнь, спустись туда, посмотри, а? – глухо попросила ты.
Ты могла бы и не говорить этого: мне пришла в голову та же мысль, от которой разом похолодело нутро и задрожали руки. Меня всю затрясло от страшного предчувствия, и, спускаясь по металлическим скобам в погреб, я каждую секунду рисковала сорваться и рухнуть вниз.
Погреб в доме был единственным местом без электрического света: от сырости проводку часто замыкало, и освещение оттуда вообще убрали. На специальной полочке стояла в банке из-под консервов обычная парафиновая свечка, и сейчас она не горела. Меня охватила со всех сторон жутковатая – как мне показалось, могильная – прохлада и сумрак. В потёмках слабо виднелись ряды банок на полках… А на полу, прямо у меня под ногами – очертания тела.
Я осела на холодный земляной пол погреба: ноги подкосились и отказались меня держать. А ты сверху спросила встревоженно: