Мгновения жизни (Инош) - страница 25

– Может, позовём кого-нибудь из соседей-мужиков? – неуверенно предлагаю я. – Работка-то та ещё…

Глаза Ангела колюче щурятся:

– Сами справимся.

Старые брюки, протёртые на коленях до прозрачности, пыльные рабочие ботинки, седые виски из-под бейсболки – а крыльев совсем не видно. Но это не значит, что их нет: они где-то там, под свитером и джинсовой курткой. Острый алмаз взгляда деловито и прицельно размечает, чертит и режет, определяя – что, как, где, куда. В руке – ножовка.

– Придерживай ствол.

Жёлтая пыль опилок на земле, безжалостные и голодные стальные зубы. То, что осталось от яблони в последнее время – совсем небольшое, усохшее, обрубленное… Она плодоносила много лет, и вот – вышел срок. У всех так.

Наконец оба ствола лежат на залитой ярким солнцем земле, нешироко раскинув голые ветки. Ангел сидит на корточках, отдыхая. Рука устало свесилась с колена, держа нагревшуюся от работы пилу. Трогаю срез: нет, всё-таки сухой. Желтизна тёмная и тусклая, зеленоватые прожилки под корой стали коричневыми.

«Хрясь, хрясь», – топор обрубает ветки со стволов, превращая последние в длинные посохи. Или дубины.

А теперь – самое трудное: надо выкорчевать оставшийся пенёк. Моё предложение позвать соседей – в силе, но губы Ангела, коротко и пренебрежительно дёрнувшись, без единого слова дают отрицательный ответ. Я берусь за лопату, но рука в трикотажной хозяйственной перчатке шершавым теплом касается моих пальцев:

– Нет, Лёнь. Это тебе не по силам.

Мне есть чем заняться. Грядки ждут моего внимания, смородину надо подкормить и подрезать, и я оставляю Ангела возиться около яблоневого пня. Солнце греет с обманчивой, коварной лаской, а спину гладит призрачное дыхание ушедшей зимы. Поражённая клещом смородиновая почка оставляет на моих пальцах самый прекрасный на свете аромат – зелёный, по-летнему светлый и густой. Это запах моего детства, маминого тепла и ванночек с отваром смородиновых листьев.

Ого, какие кучи земли! Обкопав пень кругом и сделав по бокам ямы два вспомогательных отсека, Ангел отдыхает на краю, опираясь на лопату. Вид у неё измученный, коротенькие седые волосы на висках намокли. Но «гордый “Варяг”» не сдаётся на милость мужчин, и мне следовало об этом подумать, прежде чем заикаться о соседской помощи.

– Ни фига себе ты, – подхожу я. – А зачем вот эти пустоты? – обвожу пальцем контур ямы, похожей на наручные часы: на месте циферблата торчит пень с обрубленными корнями, а вспомогательные отсеки – как отрезки ремешка.

– А вот увидишь.

Ангел-землекоп смотрит вдаль, в тени козырька глаз почти не видно. Я пробую покачать пень, и он чуть-чуть поддаётся, шатаясь, как огромный больной зуб. Светлые срезы корней, забившаяся между ними земля… Отчего-то вспоминается картинка из учебника по анатомии – сердце с обрезанными сосудами. Чёрный плодородный слой почвы, оказывается, не такой уж большой: выкопанные кучи кажутся смешанными с песком. Набрав щепоть, я леплю фигурку. Влажный, прохладный суглинок приобретает форму человечка.