Правой рукой он взялся за косяк приоткрытой двери, а левую протянул Клавдии Ивановне.
Так он прощался с женой уже тысячи раз.
— Правая для всех, — сказал он много-много лет назад, — левая только для тебя… для тебя одной…
Тогда, давно, он высвободил занятую чем-то правую руку, и прижал девушку к себе; она едва не задохнулась от счастья и еще чего-то, названия чему нельзя было дать…
Уже за дверью он напомнил:
— Смотри не задерживайся. Если я опоздаю, пойдешь одна. В клубе свидимся.
Когда из полутемного коридора он вышел на лестничную площадку, она разглядела, как стара его брезентовая куртка. На плече распоролся шов.
— Ванюша! Не мог сказать, что куртку починить надо!
— Я говорил, Муха, — миролюбиво отвечал он. — Но у тебя столько забот…
Действительно, на днях заходила речь о куртке. Но как-то совсем не вовремя, мимоходом, и Клавдия Ивановна забыла о ней.
— Срам какой, — продолжала она. — Тебе, конечно, ничего… а что о твоей жене скажут?
— Что скажут?.. Ничего не скажут, — смущенно оправдывался он. И вдруг, войдя обратно в коридор, притянул голову жены к себе. Она прислонилась к его жесткой, словно из фанеры, куртке, пахнущей пылью и бензином, и прикрыла глаза.
— Пусть говорят, — с шершавой нежностью сказал он, отстраняясь.
Клавдия Ивановна несколько секунд смотрела на щелкнувшую замком дверь, а затем на цыпочках, чтобы не разбудить детей, прошла в кухню.
Только Надя и Коля учились в первой смене. Старшеклассники уже сами готовили себе завтрак, и нередко, проводив мужа на работу, Клавдия Ивановна еще на полчаса ложилась в кровать. Для человека, который изо дня в день немного недосыпает, очень дорога каждая минута сна.
Сегодня Клавдия Ивановна не могла себе позволить этого. Посещение клуба для нее вовсе не простое дело. Она взялась за исполнение многочисленных обязанностей, хорошо известных хозяйке большой семьи, ежедневно одинаковых, и в то же время всегда чуть-чуть новых и разных.
Сначала Клавдия Ивановна еще старалась установить, что нужно раньше, что потом… Но вскоре пренебрегла всякой очередностью.