Клайд побледнел и слегка вздрогнул; покрасневшие от усталости веки его затрепетали.
— Ну, может быть, я и мог бы солгать, но, думаю, не под присягой.
— Вы думаете! А, понятно! Можно соврать все, что угодно и где угодно, в любое время и при любых обстоятельствах, но только не тогда, когда тебя судят за убийство!
— Нет, сэр. Совсем не так. И я сейчас сказал правду.
— И вы клянетесь на Библии, что пережили душевный перелом, так?
— Да, сэр.
— Что мисс Олден была очень печальна и поэтому в вашей душе произошел этот перелом?
— Да, сэр. Так оно и было.
— Вот что, Грифитс: когда она жила на отцовской ферме и ждала вас, она писала вам вот эти письма, — так?
— Да, сэр.
— В среднем вы получали через день по письму, — так?
— Да, сэр.
— И вы знали, что она там одинока и несчастна, — так?
— Да, сэр… но я уже объяснил…
— Ах, вы объяснили! Вы хотите сказать, что за вас это объяснили ваши адвокаты! Может быть, они не натаскивали вас в тюрьме изо дня в день? Не обучали, как вы должны отвечать, когда придет время?
— Нет, сэр, не обучали! — с вызовом ответил Клайд, поймав в эту минуту взгляд Джефсона.
— Так почему же, когда я спросил вас на Медвежьем озере, каким образом погибла Роберта Олден, вы сразу не сказали мне правду и не избавили всех нас от этих неприятностей, подозрений и расследований? Вам не кажется, что тогда люди выслушали бы вас доброжелательнее и скорее поверили бы вам, чем теперь, после того как вы целых пять месяцев обдумывали каждое слово с помощью двух адвокатов?
— Я ничего не обдумывал с помощью адвокатов, — упорствовал Клайд, продолжая глядеть на Джефсона, который старался поддержать его всей силой своей воли. — Я только что объяснил, почему я так поступал.
— Вы объяснили! Вы объяснили! — заорал Мейсон. Его выводило из себя сознание, что эти фальшивые объяснения для Клайда — надежный щит, ограда, за которой он всегда может укрыться, стоит только его прижать покрепче… Гаденыш! И, весь дрожа от еле сдерживаемой ярости, Мейсон продолжал: — Ну, а до вашей поездки, пока она писала вам эти письма, вы тоже думали, что они печальные, или нет?
— Конечно, сэр. То есть… — Клайд неосторожно запнулся. — Некоторые места, во всяком случае.
— Ах, вот что! Уже только некоторые места. Мне кажется, вы только сейчас сказали, что считаете ее письма печальными.
— Да, я так считаю.
— И прежде так считали?
— Да, сэр, считал.
И Клайд беспокойно посмотрел в сторону Джефсона, чей неотступный взгляд пронизывал его, словно луч прожектора.
— Вы помните, что она вам писала… — Мейсон взял одно из писем, развернул и стал читать: «Клайд, милый, я наверно умру, если ты не приедешь. Я так одинока. Я прямо с ума схожу. Мне так хотелось бы уехать и никогда не возвращаться и больше не надоедать тебе. Но если бы ты только звонил мне по телефону, хотя бы через день, раз не хочешь писать! А мне ты так нужен, так нужно услышать ободряющее слово!» — Голос Мейсона звучал мягко и грустно. Он говорил, и чуть ли не осязаемые волны сострадания охватывали не только его, но всех и каждого в высоком и узком зале суда. — Вам эти строки кажутся хоть немного печальными?