Художница порылась в интернете и за пять минут нашла десяток фотографий с подходящими лодками, а также несколько работ коллег-художников. Лодка у причала – довольно избитая тема, но сейчас имела значение не новизна сюжета, а успокоительно-лечебный эффект, который картина должна была произвести на мать. Здраво рассудив, Художница решила сначала изобразить сам пейзаж, а лодкой заняться в последнюю очередь.
Готовый грунтованный холст у неё имелся. Три пирожка в пакет, этюдник и папку с холстом на плечо, ноги в кедах – на педали. Вечернее озеро, камыши и ивы, облака в водной глади и колыхание высоких, по пояс, трав. Писать нужно было быстро, чтобы поймать изменчивый рисунок облаков. Стоило чуть замешкаться – и небо выглядело уже иначе, поэтому Художница спешила ловить кистью их текучий цвет – то ванильно-жёлтый, то райски-розовый, то кремово-белый, то барвинково-голубой. Для этих переливов она подбирала бы краски на палитре мучительно и нудно, упуская драгоценные мгновения, а чудесной кистью просто брала нужные цвета прямо из самой природы и с фотографической быстротой переносила прозрачными мазками на холст.
Пейзаж был полностью готов за час. Художница видела, что уже начались наслоения другого освещения, а с облаками пошла путаница и чехарда, но спешить её заставляло воспоминание о потускневшем, загнанно-усталом взгляде матери. Чёрными чудовищными щупальцами бессонница обвивала её душу и утаскивала в пучину гибели. Сколько мать ещё выдержит без нормального сна? Пусть один угол картины получился освещённым как в половине девятого, а другой – как в девять, ерунда. Это её отточенному авторскому глазу были видны такие нюансы, а неискушённый зритель, никогда не видевший этой местности в реальности, пожалуй, ничего и не заметит. Дело оставалось за малым – дописать лодку, взяв её «из головы».
Хлопая на себе комаров, Художница собрала этюдник и постояла ещё немного на берегу, жуя пирожок и думая о Надин. Будет ли она дома, когда Художница откроет дверь и войдёт? Эта удивительная женщина появлялась и исчезала тихо, ей не нужны были даже ключи. Где она жила, кем работала, был ли у неё телефон – о том Художница не имела понятия до сих пор, как ни странно, но все эти сведения казались ненужными. Достаточно было тех тёплых летних чудес, которые в последнее время сыпались, как из рога изобилия, наполняя сердце Художницы мягким вечерним светом – таким, какой был разлит сейчас над озером. В каждом дуновении ветра, в каждой тени, в каждом цветке и каждой травинке прятались добрые призраки её имени – Надин, Наденька, Надюша. Оно таяло на языке слаще, чем малиновое варенье.