– А это место – твое любимое во всем доме?
– Одно из них.
– А какие еще?
– Кухня. Моя комната, – он пожал плечами и добавил. – Я люблю играть на
пианино, но Столовая порой пугает.
Она вскинула брови в безмолвном вопросе.
– Его можно назвать отшельником, в комнате всегда холодно, а потому мне
там не нравится, – он вывел ее на улицу, и ей показалось, что она сошла с
корабля на берег – ее немного покачивало.
– Ты как? – рука Гэвина подхватила ее под локоть, нежно обхватывая
теплыми длинными пальцами. Ощущение падения исчезло, стоило ей
прижаться к нему, и она задумалась, не сделала ли это намеренно, ведь он уже
обнимал ее, и она чувствовала себя прекрасно. Защищенной и устойчивой, и – к
сожалению – отчаянно жаждущей поцелуя.
Они устроились на траве под вишневым деревом. Солнце сверкало, и
Дэлайла смогла сесть так, чтобы лучи не светили в глаза. Так вышло, что при
этом ее голова легла на плечо Гэвина.
– Можешь спрашивать еще, – сказал он. – Уверен, ты под впечатлением.
Она кивнула и поняла, что он это почувствовал, так как придвинулся ближе.
Ощущение было таким, словно по ее венам пустили горячую воду.
– Дом как-то может удерживать предметы? Это так действует?
– Не знаю, что именно он делает, но, наверное, это самое удачное описание.
Приборы двигаются. Духовка включается. Я чувствую, что Сарай все делает
сама, но, может, там не только она участвует. Дом порой похож на… существо с
множеством движущихся частей.
Она склонилась, цепляясь за его локоть, и он придвинул руку ближе, чтобы
она смогла ее обхватить.
– Ты здесь счастлив?
– Да, – ответил он. – Ведь другого я и не знаю. Хотя моя жизнь в Доме
отличается от жизней остальных.
Она понимала, что должна расспросить про Двор или про Дом, или как он
учился ходить, говорить, общаться с другими людьми. Но вместо этого
спросила:
– Ты уже приводил сюда девушек?
Он рассмеялся.
– Нет. Ты первая.
– Твое сердце когда-нибудь разбивали?
Его голос был настороженным.
– Этот вопрос не о Доме.
– Но ответь, – она посмотрела на него, любуясь его угловатой челюстью и
тенью щетины на ней. Она задумалась, разрешит ли он ей нарисовать что-
нибудь на нем. Кроваво-красные завитки или неровные серые линии, или слова, как он сам писал. Какие-нибудь руны, быть может, чтобы всех отпугивать от тех
мест, где его хотела касаться только она. – Я твоя девушка и хочу знать.
– Справедливо, – с улыбкой ответил он. – Но нет, не разбивали. Вернее, не
так, как ты сказала. Мне разбивали сердце много раз, пока я был маленьким, когда на меня не обращали внимания или насмехались надо мной. Но сейчас его