В таких условиях ничего удивительного, что торговля с западными странами стала скудеть, и весь поток товаров сосредоточился на Кашгаре, что делало его уязвимым. Зато замирение с киданями и договор с Бохай открыли перспективное северное направление. Тюркские племена в Ала-тоо имели отлично развитую металлургию и рыхлую, расплывчатую государственность. На юг с караванами потекли отличные металлические изделия, слитки и меха, а на север – шёлк, фарфор, чай, бумага, вина, ханьские книги… Маленькая пограничная крепостица Бейши, ранее знаменитая лишь тем, что сумела устоять перед мятежником Ванчжуном, неожиданно получила важное торговое значение. Поселение разрослось в небольшой город, появилась вторая стена, внутри которой расположились гостиные дворы на любой кошелёк. На северном берегу речушки традиционно оставляли место для стоянки киданей рода Елюя, приходивших по осени торговать и остававшихся здесь на зимовку. Ханьцы не распахивали там степь, а елюевцы не выпасали лошадей и овец на южном, имперском берегу, среди крестьянских полей, кормивших население города и гарнизон. К слову, гарнизон увеличили с полутора сотен до тысячи воинов. Сотник Цзян естественным образом получил звание тысячника, что довольно прозрачно намекало на его опальный статус. Мол, сиди где сидишь, не высовывайся и довольствуйся тем, что тебе соизволят пожаловать. Впрочем, высокородный Цзян Яовэнь, чьё имя в империи уже прочно ассоциировалось с огнестрельным оружием, нисколько не страдал по этому поводу. Недавно он распространил среди знакомых и родственников, служивших в армии, свой письменный труд, посвящённый духу воина. Можно сказать, зёрна упали в подготовленную почву. Это была даже не книга, а кодекс неких правил, коим обязан следовать любой, избравший стезю воина, если желает послужить священной особе хуанди и обрести честь. Высокородный господин тысячник озаглавил этот кодекс словами «Верность и честь». Верность относилась прежде всего к хуанди, ниже на ступеньку шли высокородные гуны, и так далее. Воин, дававший клятву верности господину, обязан был с того момента ради него жить, и, если требовалось, умереть. В свою очередь господин точно такую же клятву давал вышестоящему господину – гуну, а тот – священному хуанди, обладающему Мандатом Неба. В этой схеме фактически не оставалось места для гражданских чиновников, коим зачастую подчиняли военачальников, и потому кодекс почти сразу встретил неявное, но сильное неприятие со стороны бюрократов. Тысячник знал, что так будет, и потому не надеялся при жизни увидеть свой труд принятым за основу создания сильного военного сословия. Но капля камень точит. Он не сомневался, что выстроенная в его кодексе иерархия понравится императрице и её наследникам. Дядя, дай Небо ему сто лет жизни, уже нашёптывал нужным людям нужные слова.