Мне невыносимо хотелось прикоснуться к ее лицу. Я был уверен: от моего прикосновения оно снова станет прежним. В эти минуты я забыл все. Даже ее письмо в госпиталь: «Прости. Так уж получилось. Значит, не судьба». Забыл злобу, обиду, боль. Горечь бессонных ночей…
— Слышала, большим человеком стал. Готовишься к защите докторской…
— Ах, что докторская… Расскажи лучше, как живешь. Все там? Или здесь, в городе?
— Там. Учительствую. У тебя жена, конечно, не работает?
— А роща… наша роща… цела? Бываешь в ней?
— С тех пор не бывала. Квартира у тебя большая?
— Помнишь тот ливень… Гроза… Богиня…
— Была богиня. Все это ребячество. Приехала вот дочку в мединститут устраивать. Конкурс, знаешь, какой. У тебя, наверное, есть там знакомые…
— Есть… есть. Все есть, кроме того, что было. Помнишь, ты сплела мне венок из ромашек? Мы забрели на пасеку…
— Теперь у нас нет пасек. Мед привозной. По три рубля за килограмм платим. Все с рынка…
— Прости, Вера. Мне пора на совещание. Приходи вечером. Познакомлю с женой и сыном. Посидим, прошлое вспомним…
— Да нет. Вряд ли. С дочкой вот надо уладить, купить кое-что…
— …Прощай, Вера.
Я никогда не говорил ей «прощай». Только — «до свидания». И в письмах с фронта — «до свидания». Даже в том, из госпиталя, после ее предательства — тоже «до свидания».
Странно устроен человек: ему всегда чего-то не хватает. Жил я в Таджикистане — тосковал по родной Сибири. Переехал в Сибирь, прожил год и заскучал по горячему азиатскому солнышку. Все чаще стали мы поговаривать с женой: «А не провести ли нам отпуск в Таджикистане. Поесть вдоволь фруктов, повидаться с друзьями юности?» Но шли годы, незаметные и скорые. Минуло десять лет. Наверное, я так и не собрался бы в дальние края, если б нынче в августе не получил письмо от старого друга из Душанбе. Он приглашал на свадьбу сына. Подумать только. В моей памяти этот сын был сопливым парнишкой с исцарапанным лицом. А, оказывается, он уже жених.
— Махнем, Нина, — сказал я жене.
И вот мы в Душанбе. Полюбовались новым аэровокзалом и присели на лавочке в ожидании такси.
Тут, словно из-под земли, вынырнул мальчишка в выгоревшей ковровой тюбетейке. Стрельнув по сторонам взглядом, скороговоркой выпалил:
— Купите священный Коран. Редкий сувенир. Ему уже триста лет.
Парнишка, видимо, принял меня за иностранного туриста. Я не стал его разочаровывать. Взял да и купил книгу. Просто так. От хорошего настроения. Коран был толстенный, в твердой, как железо, кожаной обложке. Правда, возраст книги мне не удалось установить.
Недели две спустя я вспомнил о покупке. Листая книгу, наткнулся на две склеившиеся странички. Попробовал разлепить их — не смог. Пришлось разрезать бритвой. Между страницами оказался небольшой, желтый, хрустящий листок, исписанный тусклыми арабскими буквами. Надо ли говорить, что меня заинтересовала находка, и я, нимало не мешкая, отправился к знакомому переводчику. Тот пробежал глазами листок и сказал, что это письмо какого-то Ибрагима Мирзы, написанное одиннадцатого января 1945 года: Через полчаса у меня был перевод письма.